Последняя среда. Литература о жизни (Тема номера: Украина)
Шрифт:
Художник, стремящийся оставаться в рамках языка живописи, попадает сегодня в ситуацию почти неразрешимую: именно то, что позволяет достичь глубины содержания, маркируется современной культурой, как маргинальное, лежащее вне магистральных путей, а, следовательно, якобы, «неинтересное». Таким образом, мы видим тот самый заявленный произвол, и даже насилие, но не со стороны художника, а со стороны тех, кто распоряжается структурой, призванной соединить художника и зрителя.
Ведь не «структуре» дано свыше открывать и постигать истину. Объектом истины всегда останется единичный человек – художник, идущий путём смертного: «Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси»…
В этой ситуации от художника требуется эстетическая избирательность, аккуратность и даже аскетичность в выборе средств. Он обречён уклоняться от выполнения программы, написанной за него. Можно сказать, что пространство художественного сегодня сжимается – для живописи остаётся не так уж много места – сама живопись, чистая живопись».
(из статьи о живописи Надежды Курбанбаевой (Umit Bek)
«Для чего работает художник? В чём смысл авторского высказывания? Как это высказывание связано с действительностью? В изобразительном искусстве это не столь уж очевидные вещи. Художник вполне естественно может погрузиться в поиск формы, в решение множества других задач и перестать прислушиваться к сигналам, которые посылает
(из статьи о графике Владимира Фирсова)
«Живопись, переложенная на язык понятий, оторванная от материальной основы – красок, холста, грунта, техники, на мой взгляд, превращается в мёртвую конструкцию, теряет связь с реальностью. Меня лично смущает такая комбинаторика, претендующая на индивидуальность, проникновение в суть вещей, интеллектуализм.
Если в теории, касающейся создания текстов, всё выглядит убедительно, то пространство картины требует какого-то иного единства. Живопись, начинаясь со спекуляций, может так и не стать живописью. В ней самой, в присущем ей способе возникновения, в её непосредственном бытии осуществляются открытия, формируются решения. С точки зрения теории легко договориться до того, что неважно, как положен мазок, какова фактура, неважна степень подобия, и т. д., то есть всё то, что составляет существо живописи. Между тем, это далеко не так. Попытки философствования приводят представителей современного искусства в тупик.
…Художнику не всегда хватает опоры, которую создают собственные творческие импульсы. Их слабое движение по каким-то причинам потеряло энергию, и давно не нарушает тоскливую тишину выставочных залов, где очень странные люди, торгующие искусством, пытаются изобразить подобие художественной жизни. Естественная потребность выставить свои картины начинает казаться ненужной тратой времени. С другой стороны, художники, работающие в традиционных техниках и жанрах, в эти годы определились и утвердились в своём отношении к соблазнам т. н., «актуального» направления.
…Проблема состоит в том, что внутри исторически возникшей визуальной всеядности усилия по созданию некоего убедительного пластического языка практически напрасны. Но из этого не следует, что они не должны быть предприняты. И они предпринимаются – каждый раз, когда художник берёт в руки кисть и вступает в отношения с природой, готов у неё учиться, не навязывая ей заранее взятые формы и приёмы, но создавая их.
Живопись в самой своей основе – онтологична. Она продолжает прокладывать пути в мир, без какого бы то ни было посредничества. В этом её подлинная актуальность и современность. Искусство, профессионально называющее себя современным, напротив, выламывает человека из Бытия, отрывает его от смысла. Косвенным подтверждением тому служит мощная структура и строгая иерархия, призванные заменить какую бы то ни было иерархию ценностей. Без этой структуры, как без руководящей роли партии, актуальное искусство не сможет существовать. Представьте себе актуального художника, одиноко творящего знаки ни о чём. Картина, быть может, трогательная, но клиническая».
(Из текста «Разговоры с Виталием Грибковым (Интервью в форме монолога»)
«…Он сам практически не в состоянии как-то объяснить происходящее в его творчестве, но, употребив некоторое усилие, можно понять, что в избранном им однообразии и повторяемости двух-трёх мотивов, странных минималистских сюжетов взывает и вопиет фундаментальная бесприютность, осознаваемая художником лишь отчасти, но данная ему в его творческом опыте.
Берусь утверждать: эта бесприютность есть ни что иное, как тоска по раю.
… Эта нарративная скудость полностью искупается щедростью самой живописной поверхности, ради которой, собственно, всё и происходит. Как известно, истинная щедрость по-своему скаредна, то есть, рачительна. Быть может поэтому, художник так кропотливо бьётся с каждым мазочком и пятнышком краски, с каждым элементом фактуры. Подобно Творцу вселенной, знающему число песчинок на морском берегу…»
(из статьи о живописи Александра Дедушева «Улитка, ползущая в рай»)
Литературные премии
Премия «Живая литература». Итоги и перспективы
В ноябрьском номере журнала «Знамя» за 2011 год была опубликована статья известного критика Натальи Ивановой «Запрет на любовь» с подзаголовком «О дефиците эмоций в современной словесности». Обсуждение темы, заданной статьей, состоялось на декабрьской книжной ярмарке «Нон-фикшн». Я, конечно, не считаю, что эту публикацию и разговор инициировал прошедший в первой половине 2011 года конкурс премии «Живая литература», но проблема, как говорится, носится в воздухе. Если уж о ней заговорил «толстый журнал», для которого в современной литературе всегда все «в ажуре»… Вчитаемся во фразу «О дефиците эмоций в современной словесности». Позвольте, но ведь эмоция – это и есть сфера искусства, в отличие, скажем, от науки. Следовательно, фраза означает: «О дефиците искусства в современной (художественной) словесности». Вот и мы о том же: та современная литература, которую представляют читателю «толстые» журналы, крупные издательства, а также связанные с ними литературные премии и фестивали, уже давно утратила потребительскую ценность: отсутствует и эстетическое удовольствие, и новизна. Эстетическое удовольствие и новизна – связанные вещи. Создающий нечто вторичное неизбежно – пусть подсознательно – это чувствует. Яркой, заразительной эмоции тут просто неоткуда взяться. Соответственно, не может получить ее и читатель. В свое время модернизм провозгласил необходимость формальной новизны произведения искусства: право на существование имела только та форма, которой прежде не существовало. Построенное на этих принципах искусство быстро зашло в тупик. Особенно ярко это продемонстрировала так называемая авангардная музыка. На смену модернизму пришел постмодернизм: требование обязательной формальной новизны было отменено. Художник получил право вкладывать новое содержание в уже известные формы. К сожалению, практика постмодернизма свелась, в основном, к перетасовке давно известных форм и идей. С новым содержанием оказалось туго. Между тем, перед человеком стоит задача встроить быстроменяющуюся, порой травматическую для него, действительность в свою картину мира, «обжить» эту действительность. Тут неоценимую помощь могло бы оказать человеку именно искусство, предложив модель эмоционального отношения к текущей действительности. Рискну предположить, что в этом и состоит задача искусства, его содержание. Поэтому в искусстве и требуется новизна – действительность-то все время меняется. Но в современном искусстве – что на «Западе», что у нас – в последние десятилетия культивируется бессодержательность. Это, несомненно, связано с общей ситуацией в мире: все большее значение в последнее время приобретали финансовые пузыри и манипуляции, приведшие в результате к глубокому экономическому кризису. При таком положении дел правящие слои были крайне не заинтересованы в том, чтобы открылась реальная картина происходящего. Отсюда и расцвет бессодержательного, фигуративного искусства. В том числе и в литературе. Но, как писал Маяковский, «поэзия – пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ногой». Раз уж искусство дожило до нынешних времен, значит, оно содержит в самом себе источник сохранения. Значит, должно существовать и сейчас. Нужно его только разглядеть. Эту задачу и поставила перед собой премия «Живая литература», задуманная как антитеза
Оргкомитет премии
Дела издательские
Михаил Ромм
Умирает ли издательское дело и книга как таковая?
Недавно мне пришлось принять участие в небольшом диспуте на тему: «Похороны книжной индустрии». Вкратце, тезисы инициатора дискуссии сводились к тому, что пора покончить с издательством, как с посредником между автором и читателем.
В качестве альтернативы, предлагается публикация электронной книги в интернете с получением платы за факт прочтения. Основной аргумент, подтверждающий жизненность темы – спад продаж книг во всем мире. Такой подход, разумеется, не выдерживает никакой критики, но автор и не стремится реально в чем-то разобраться. Конечно, если цель просто привлечь внимание к еще одному сетевому ресурсу, то и странно было бы ожидать реального анализа. Весьма популярный, в наше время, способ обмана наивных читателей, который сводится к тому, чтобы выдать эффектный заголовок, не особо стремясь, чтобы текст ему соответствовал.
Рецепт успеха в интернете, предлагаемый автором, в том же ключе. Разумеется, если придумать заголовок, вроде «Как разбогатеть, ничего не делая, при этом много есть, и не растолстеть», вывесить в интернете и собирать плату за клик, то совершенно не важно, что содержание книги сведется к скучной мысли, что такое невозможно.
Между тем, как проблема издательского кризиса действительно актуальна, я пока встретил три мнения на эту тему:
1. Книга отмирает, так как ей на смену идет электронная книга.