Последняя страсть Клеопатры. Новый роман о Царице любви
Шрифт:
Точно раненая тигрица, подумал консул. Хорошо, что в жизни есть предатели вроде Ирода или того сморщенного раба, убиравшегося в храме, который пальчиком поманил центуриона и шепотом рассказал, что дети царицы в подземелье этого храма, но по утрам на рассвете их выводят подышать воздухом.
Жрецы сопротивлялись, пожалуй, в самом подземелье с ними справиться не смогли бы. Пришлось перебить всех, зато дети живы, и это хороший предмет торга с царицей. Октавиан побаивался слишком жестоко обходиться с ней и детьми здесь, в Александрии, мало ли какие силы еще прячутся в подземельях? Здесь он
Клеопатра действительно металась, как раненая тигрица весь день. Она не верила Октавиану, то есть не верила, что он, убив Антилла, оставит в живых ее малышей. Они тоже дети Марка Антония, к чему жалеть? Нет, и сама царица, и ее дети нужны, только чтобы провести в цепях за колесницей. Плачь, умоляй, ползай в ногах, кричи, проклинай – ничто не спасет теперь.
И Цезарион казнен… Новый стон потряс дворец… Цезарион, ее надежда, нет, не на спасение, а на продолжение династии, сын Цезаря… А убит по приказу приемного сына того же Цезаря. Ах, Цезарь, Цезарь, что же ты наделал!
Вяло проползла мысль, что это не Цезарь, а она сама. Петубаст твердил, что она погубит и себя, и Марка Антония, и детей. Не только Петубаст, но и жрецы тоже… Она не слушала, все хотела сама, со всем справиться сама.
Вспомнился Петубаст, который совершенно некстати зачем-то уехал в Индию. Все бросили, никого больше нет. Марк Антоний мертв, Цезариона казнили, Петубаст уехал… Пора бы и ей, только как? И дело не в том, что убьют детей, их все равно убьют. Просто Октавиан приставил столько охраны, что и муха не пролетит. Не уйдешь, не бросишься в море, не изведешь себя голодом… Ничего нельзя. Неужели и правда придется, спотыкаясь, под дикое улюлюканье восторженной толпы идти в цепях за колесницей победителя?
Совсем стемнело, задумавшись, Клеопатра даже не заметила этого. Она уже не рычала, не стонала, просто сидела, вспоминая, кто из малышей пошел первым, кто какое слово сказал, кто на кого больше похож. По всему выходило, что раньше всех пошел, стал говорить, читать, что самый разумный и ловкий, самый сильный в таком же возрасте, как сейчас малыши, был Цезарион. Неудивительно, он сын Великого Цезаря.
На глазах у Клеопатры невольно выступили слезы. Был сын…
И вдруг у двери она краем глаза заметила шевеление. Там словно из воздуха возник… Петубаст!
– Ты?! Откуда ты здесь? Как тебе удалось пройти?
– Ты забыла, кто я. – Петубаст нахмурился, заметив, как блеснула надежда во взгляде царицы. – Но я не помогать тебе пришел.
– Петубаст… скажи… Цезарион?
– Твой сын жив, и он в безопасности.
– Но Октавиан сказал…
– Похожих людей на свете очень много, у убитого не было скарабея с лишней лапкой…
– Цезарион, мой мальчик…
– Забудь о нем.
– Он станет фараоном?
– Нет! Это было условием его спасения. Цезарион оказался умней, он отказался от той власти, которую ему предлагала ты.
– Но почему, ведь он наследник Цезаря и… и мой.
– Ты так ничего и не поняла, Клеопатра. – Юный жрец присел на ложе рядом с царицей, та осторожно коснулась рукой его одеяния. Петубаст тихонько рассмеялся:
– Боишься,
Он немного помолчал, потом заговорил снова:
– Твое время вышло. За детей не бойся, Цезарион далеко, остальных вырастят в Риме.
Клеопатра сидела, низко опустив голову, все, что говорил молодой жрец, было правдой, ей раз за разом помогали, но она снова и снова в угоду собственным мечтам о власти все губила. В результате погубила и Египет тоже…
Петубаст поднялся, шагнув к двери, Клеопатра почему-то поняла, что он сумеет выйти так же, как вошел – незаметно.
– Я погубила Кемет? Александрия погибнет?
– Александрия – это еще не Кемет, но я рад, что ты вспомнила хотя бы о ней.
– Помоги.
– Тебе помочь мог только народ Кемета, но когда я предложил, ты отказалась, испугалась за сокровища Птолемеев.
– Я не о спасении говорю. Помоги умереть.
Жрец был уже у выхода, он обернулся, голос прозвучал тихо:
– Змеи любят смокву… Завтра вечером…
И словно растворился в воздухе, ни шагов, ни звука, даже занавеска не шелохнулась.
Не знай Клеопатра сына Пшерени-Птаха так хорошо, сомневалась бы, не привиделось ли.
Царица, а вернее, уже пленница, долго сидела, размышляя. Петубаст прав, он всегда прав, как и его отец. Когда она впервые решила связать свою судьбу с Цезарем, жрец в Серапеуме предупреждал ее об опасности, исходящей для Египта и лично для нее от Рима. Она не послушала, поплыла в Рим, но не ограничилась простым выступлением в сенате или признанием Цезариона сыном Цезаря, ей захотелось всемирной власти, пусть вместе с Цезарем, но всемирной. Мало было Египта, даже Рима мало.
Стало жутко, неужели и Цезарь так страшно поплатился за свою жажду всемирной власти? А потом Марк Антоний тоже… А Октавиан чем заплатит? Почему-то от мысли, что Октавиану тоже придется расплачиваться, ее охватила злорадная радость. Пусть расплачивается!
Цезарион жив, это главное. Но вдруг ей стало страшно, ведь Октавиан предупреждал, что если она покончит с собой, то дети будут убиты! Октавиан не Антоний, он это сделает. Но Петубаст сказал, что Птолемея, Александра и Клеопатру вырастят в Риме. Жрец не обманет, он всегда знает, что случится в будущем. А вдруг он ошибся?
Клеопатра пыталась убедить себя, что жрец никогда не ошибается, но у нее это плохо получалось. Тогда она стала размышлять, что произойдет, если Октавиан все же проведет ее за своей колесницей по Риму? После позора следует только смерть, а что с детьми? Их убьют вместе с матерью, заточат в монастырь, а то и того хуже – продадут в рабство? Картины одна страшней другой мелькали перед ее глазами. Было ясно, что ей самой не спастись, да и зачем? Но независимо от ее смерти судьба детей зависит от милости Октавиана, а не от того, доживет бывшая царица Египта до триумфа в Риме или нет.