Последняя тайна храма

Сассман Пол

– Настоящий музей! – не веря своим глазам, прошептал Халифа.

Некоторое время он не мог сдвинуться с места, озираясь по сторонам. Затем взял одну статуэтку и прочитал сопроводительную характеристику: «Ушебти, KV39, засыпь восточного прохода. Дерево. Текст и украшения отсутствуют. 18-я династия, предполож. Аменхотеп I (ок. 1525—1504 до н.э.). Найдено 3 марта 1982 г.». KV39 называлась среди археологов обширная, заваленная камнями гробница в каньоне за Долиной Царей, в которой, по мнению многих ученых, был захоронен фараон 18-й династии Аменхотеп I. Масштабные раскопки в ней до сих пор не проводились, так что, по всей вероятности, Янсен копал самостоятельно.

Халифа положил фигурку на место и взял другой

пакет – «Фрагмент глянцевой плитки пола, Амарна (Ахетатон), северный дворец. Орнамент: зеленые, желтые и синие тростники папируса. 18-я династия, правление Эхнатона (ок. 1353—1335 до н.э.). Найдено 12 ноября 1963 г.». Замечательная по красоте вещица, подумал Халифа, разглядывая яркие, насыщенные цветом узоры керамики. И опять-таки, несомненно, результат тайных поисков Янсена.

Инспектор не переставал удивляться количеству и разнообразию предметов, собранных в подвале карнакской виллы. Коллекция была богатейшей. Судя по атрибутивным ярлычкам, Янсен более полувека вел подпольные изыскания. Некоторые находки, например, фаянсовая статуэтка гиппопотама или изумительный по красоте орнамента остракон с изображением Фиванской триады божеств – Амуна, Мута и Хонсу, – были баснословно ценными. Но большая часть собрания состояла из сильно поврежденных либо не представляющих исторического или художественного значения предметов. Очевидно, владельцем двигало не желание копить дорогостоящие раритеты, а истинная страсть к реликтам глубокого прошлого. Коллекция тонкого ценителя, настоящего археолога – о такой мечтал и сам Халифа. В дальнем углу подвала он увидел низкий металлический сейф с циферблатом и рычажком спереди. Инспектор потянул за рычажок, но дверца не поддалась; повозившись с минуту, он бросил это дело и взглянул на часы.

– Черт!

Детектив обещал своей жене Зенаб, что будет дома в девять и прочтет детям сказку на ночь, а стрелка часов уже перевалила за десять. Досадуя на забывчивость. Халифа обвел подвал прощальным взглядом и направился к лестнице. Он поднес руку к выключателю, когда заметил вверху двери, с внешней ее стороны, зеленую широкополую фетровую шляпу, украшенную длинными перьями. Инспектор замер, не в силах отвести глаз, затем медленно, словно против воли, побрел вверх по лестнице и снял шляпу с крючка.

– Точно с птицей на голове, – пробормотал он, вглядываясь в оперение головного убора. Голос полицейского внезапно сел, будто поперек горла встал комок. – Такая забавная птичка…

Вдруг, в приступе ярости. Халифа стукнул с размаху ладонью по двери, да так, что она с грохотом захлопнулась.

– Это не случайное совпадение, будь я проклят! – произнес он сквозь зубы. – Совсем не случайное!

Иерусалим

Старый город в Иерусалиме, морочащий путника сложной вязью улочек и площадей, синагог и мечетей, базаров и сувенирных лавок, ночью вообще превращается в настоящий город-призрак. Бесконечный поток суетливых прохожих, заполняющий днем каждый проход и закоулок – особенно плотен он в мусульманском квартале, где едва удается протиснуться сквозь несчетные ряды торговцев в обход шныряющей там и сям ребятни, – с закатом сильно редеет, ставни на лавках опускаются, и наконец длинные извилистые улицы совсем пустеют, точно обескровленные каменные вены. Немногочисленные ночные скитальцы шагают более быстро и целеустремленно, чем днем, тревожно озираясь по сторонам, словно хотят поскорее вырваться из района, отпугивающего нереальной безлюдностью и лимонно-ржавым отсветом фонарей.

Было почти три часа ночи, когда Барух Хар-Зион с двумя спутниками проник через Яффские ворота в этот пустынный сумеречный мир. Самое глухое время суток, когда даже бродячие кошки предпочитают укрываться, и кажется, будто резкий звон колоколов притупляет обволакивающая

тишина. Хар-Зион был низкоросл и коренаст, почти такой же в ширину, как и в высоту. В одной руке он сжимал автомат «узи», в другой – кожаный рюкзак. У каждого из его спутников также было по «узи». Один из мужчин был худой и бледный, в куртке, из-под которой высовывались кисточки талита катана ; другой – высокий смуглый молодчик с накачанными бицепсами и стриженный «под ежик». На голове у всех троих были ермолки.

– А камеры? – взволнованным голосом спросил бледнолицый, кивая на установленные через равные интервалы устройства видеонаблюдения.

– Успокойся, я позаботился и об этом, – с ноткой самодовольства заверил напарника Хар-Зион, распрямляя грудь и поправляя тугой ворот джемпера. – Мои друзья из службы безопасности обещали отключить их.

– Но вдруг…

– Успокойся, – сердито повторил Хар-Зион и смерил собеседника презрительным взглядом. В его прищуренных, гранитного цвета глазах так и читалось: «Трусы мне не нужны».

Спустившись по уступам улицы Давида, трое вооруженных людей свернули на опустевший рынок, глубоко вклинивавшийся в мусульманскую часть города. Однотипные серые ставни прилавков были изрисованы арабскими надписями вперемежку с отдельными английскими словами и выражениями: «Фатх», «ХАМАС», «Мочи евреев». Город словно вымер; по пути троице встретились лишь коптский священник, спешивший к прихожанам в храм Гроба Господня, да пара пьяных туристов, пытавшихся найти дорогу к гостинице.

Где-то вдали пробили часы, и звук колокола эхом прокатился по крышам домов.

– А я надеюсь , что эти суки нас видят! – рявкнул стриженый, постукивая пальцами по своему «узи». – Ни одного арабского ублюдка не должно остаться в нашем городе!

Хар-Зион скорчил гримасу и молча указал на узкий переулок с высокими стенами по обеим сторонам. Трое прошли через заваленный отбросами двор, мимо деревянной двери, из-за которой слабо доносилось бормотание телевизора, затем миновали ворота небольшой мечети и вышли к безлюдной мощеной улице. Прямо перед собой они увидели указательный знак с надписью: «Шоссе аль-Вад». Направо улица уходила к Западной стене, теряясь из виду за рядом низких арок; налево поднималась по направлению к виа Долороза и Дамасским воротам.

Убедившись, что в округе, кроме них, нет ни души, Хар-Зион с некоторым усилием, будто одежда была ему мала, присел на корточки, расстегнул ранец и извлек два лома для напарников и аэрозольный баллончик с краской – для себя.

– Ну что, приступим?..

Он подвел спутников к высокому ветхому зданию с каменным фасадом, деревянным проходом и стрельчатыми окнами, защищенными от внешнего мира решетками и ставнями.

– Там точно никого нет? – нервно спросил бледнолицый.

– Сейчас не время для неббиш [14] , Шмуели, – ответил Хар-Зион, вновь пронзая его недовольным взглядом.

14

Неббиш – робость, боязливость (идиш)

Низкорослый моргнул и пристыженно склонил голову.

– За дело! – скомандовал Хар-Зион.

Он встряхнул баллончик и стал неровно выводить на стене по обеим сторонам от входа изображения семисвечников. Местами краска подтекала, так что в блеклом уличном освещении казалось, будто в камень впился гигантский коготь и стал кровоточить. Напарники сунули ломы в проем между дверью и косяком и раскачивали их, пока замок не сломался. Оглядевшись, они вошли в темное помещение. Хар-Зион закончил рисовать вторую менору, после чего прихватил рюкзак и последовал за спутниками, прикрыв за собой дверь.