Последняя трапеза блудницы (Загадка последнего Сфинкса)
Шрифт:
Я сделал то, что должно. И ни о чем не жалею. Не жалей и ты! Твой глупышка Мурат чудом избежал смерти, но она настигнет его. Где и когда – он узнает по ее ледяным глазам. Аминь.
Теперь я обращаюсь к Эдипу, который отгадал мои загадки. Догадываюсь, кто он… вернее, она. Вашей интуиции, сударыня, можно позавидовать. Пчела, сильфида и бабочка! Все правильно. И Сфинкс покоряется предначертанной богами судьбе – бросается с высоты и разбивается, гибнет. Его уже нет. Он говорит с вами с другой стороны,
Пусть эти слова не покажутся вам бредом свихнувшегося самоубийцы. Я нахожусь в здравом уме, как никогда. Я совершил все, что мог: осуществился как художник, творец, написал свою лучшую картину. Я истратил всё, стал пустым, никому не нужным. Мне больше нечего достигать здесь… и я отправляюсь к другим берегам.
Эдип так и не ответил на вопрос Сфинкса. Он разгадал загадку о человеке только наполовину, а главную его тайну все же не постиг.
Смерть. Вот бездна, которую тщетно пытаются понять люди. Ее неизъяснимость пьянит и кружит голову, ее вечность манит и устрашает. Но человек сам – бездна и вечность.
Живое мимолетно, хрупко и порочно. В нем всегда есть изъян, заложен изначально. Словно в бабочке, несущей на себе чело смерти. Она порхает с цветка на цветок, пьет сладкий нектар, будто не понимает, что уже – заложница тлена и разложения. Маленькая девочка, стройная девушка, зрелая женщина – все они направляются к своей гибели. Я хотел спасти их души.
Я любил их и прятал свою страсть в глубине сердца. Я люблю их и сейчас.
Я люблю вас… мои белые лилии, растущие в земных долинах. Но только одну я могу забрать с собой.
Я отомстил за вас. Я освободил вас. Я наказал ваших обидчиков… и принес их головы моей рыжекудрой повелительнице. Моей Махе! Я – всего лишь послушный и неумолимый меч в руках Эроса и судьбы. Увы, предвкушение мести слаще самой мести – я познал это в полной мере. Но Сфинкс доволен. Его послали боги, чтобы держать людей в страхе. Он пришел ко мне, прильнул, посулил бесценный дар. И я впустил его. Он научил меня любить – и ненавидеть. Он показал мне путь к свободе. Он научил меня держать кисть и смешивать краски. Он научил меня переносить на холст дыхание солнца, дрожь огня и блеск золота.
Это он показал мне Царицу Пчел и зажег мою кровь. Но я не сумел удержать ее. И тогда он подарил мне сильфиду… но и она упорхнула. Бабочку я уже из рук не выпущу! Я поймал ее своим волшебным сачком… ей не уйти. Она, Санди, готова была растерзать меня… и жаждала моей плоти. Я презирал ее распутство и жадность, и боготворил ее красоту. Она добивалась моей любви, когда я уже был у ее ног.
Злую женщину тоже можно любить. Гойя обожал Каэтану. Воплощенное зло по-своему притягательно.
Мы
Я знаю, чего ты хотела, и оставляю тебе всё! Если ты найдешь мое завещание, оно вступит в силу.
Голос смолк так же внезапно, как и зазвучал. Астра выключила диктофон и показала его присутствующим.
– Я получила эту исповедь вечером в воскресенье, после смерти Игоря Домнина. Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
Астра поддела носком сапога грудку снега, улыбнулась. Они с Матвеем решили прогуляться и шли по холодному, продуваемому всеми ветрами, скверу.
– Что тебя натолкнуло на мысль о… насекомых? – спросил он.
– Ты удивишься. «Собака Баскервилей»! Помнишь Стэплтона, натуралиста, который ловил бабочек на болотах? Он-то потом и оказался главным злодеем.
– Только это?
– Еще… художники модерна. Они любили соединять разные формы, изображать превращение одного в другое. Женщины-стрекозы, например… осы, змеи. Сфинкс, кстати, тоже гибрид.
Ее ум цеплялся за брошенные вскользь намеки и выстраивал цельную ясную линию вполне осязаемых фактов и событий. Призраки уплотнялись, становились видимыми.
Матвей, наоборот, отталкивался от реально существующего.
– А как ты узнала, что Сфинкс покончит с собой в воскресенье, на Масленицу?
– Сожжение соломенного чучела, – ответила она. – Образ с флэшки из тайника. Я знаю, ты не веришь, что эти убийства тоже связаны с кельтами и Алруной. Но это так! Возможно, когда-то Домнин стал живописцем с одной целью… написать мой портрет с зеркалом. Он написал – и Сфинкс его убил.
– Ну, ты хватила! Разве Сфинкс и Домнин – не одно и то же лицо?
– Нет, конечно. Я многократно прослушивала его исповедь и нашла подтверждение своим догадкам. Домнин говорит о Сфинксе то в первом лице, то во втором. Он пришел ко мне. И я впустил его. Думаю, Сфинкс – двойник художника, порождение «иного мира». Такое же, как Ворон.
– А по-моему, и Ворон, и Сфинкс просто шизофреники, страдающие раздвоением личности. Больные люди!
– Такое объяснение тебя больше устраивает? Тебе так спокойнее?
– Безусловно. Терпеть не могу двусмысленности.
– Зачем же ты оставил себе костюм Брюса? Зачем надеваешь его?
Матвей смутился. Его самого это беспокоило.
– Меня преследуют странные видения… или воспоминания… – пробормотал он. – Хотя я не могу этого помнить! Кажется, что Брюс чего-то не успел… и теперь это должен сделать я. Любому человеку порой приходят в голову нелепые мысли.
Голые деревья шумели. Их стволы в лунном свете отбрасывали на снег черные тени. У Астры озябли руки, и она спрятала их в карманы.