Последняя улика (сборник)
Шрифт:
– Нет, с полчаса, может быть, или минут сорок.
– Не сказала, зачем?
– Волин уже набирал печказовский телефон.
– Не сказала, - ответила Люся.
В трубке раздался голос Нелли Борисовны:
– Слушаю вас.
– Это Волин, - сказал Алексей Петрович и услышал, как облегченно вздохнула Печказова.
– Слава богу, Алексей Петрович, это вы...
– Что случилось?
– перебил ее Волин.
И тут же заговорила Тамара Черепанова. Она, видимо, свято выполняла наказ капитана - при каждом звонке брала трубку второго аппарата.
– Алексей Петрович,
"Деньги приготовьте срочно. Скоро снова позвоню и сообщу, как передать. Продавать меня не советую. Хуже будет". Разговор станция зафиксировала - мы недавно только трубку положили.
Тамара замолчала.
– Молодец, Тамара, - похвалил ее Волин, - обдумаем все, и я позвоню.
Итак, шантажист был здесь, в городе. И от замысла своего не отказался. Волин еще раз мысленно перебрал всех, кто как-то причастен был к делу: задержаны Курко, Албин и Чернов. На свободе Суходольский и Урсу... Но с Урсу вроде бы Ермаков разобрался, ему можно верить. Значит, остается Суходольский. Но до чего же дерзок! "Интересно, откуда звонил он на этот раз" - подумал Волин, доставая пальто. Он и забыл, что пришел домой поесть перед трудной работой. Из кухни выглянула раскрасневшаяся жена:
– На столе все уже, давай быстро!
Волин подчинился, передал пальто Алешке, погладил его по голове, подумав с огорчением, что некогда совсем побыть с сыном. Наскоро поев, выпив большую чашку крепчайшего кофе, Алексей Петрович вышел в сумерки. Машина начальника уже стояла у подъезда.
Понедельник. 20.00.
Чернов продолжал молчать. Смотрел затравленным зверем и молчал. Не отвечал ни на какие вопросы. И невозможно было до него достучаться.
Николаев еще днем вызвал участкового инспектора Карцева, разъяснил обстановку, попросил:
– Соберите о Чернове все, что можно, даже в школу сходите. На завод. Почему он завод оставил? О жене справьтесь, ребенке. Так ли уж безнадежен этот разрыв? Озлобился он, - пояснил полковник.
– Озлобился, - согласился Карцев.
В кабинет полковника зашел озабоченный следователь прокуратуры Серов в темно-синем, ладно сидящем форменном костюме, подтянутый, строгий. За ним эксперт Пахомов. Николаев, хорошо изучивший своих ребят, видел едва сдерживаемую Пахомовым гордость. "Закончил экспертизы, - догадался он, ах, молодец какой. Везет нам на криминалистов!"
Полковник был прав.
– Это черновики, - смущенно сказал эксперт, протягивая начальнику исписанные от руки листки, - я не успел оформить, но вот Николай Иванович, - он кивнул на Серова, - просил вам доложить.
– Просил, - кивнул головой Серов, - с такими данными можно твердые выводы делать. Смотрите сами.
Николаев взял первый лист. Опустив обширную описательную часть, нашел глазами крупно написанное слово: "выводы". Прочел. Ясно. Не ошибся Пахомов. Части отмычки из кожуха замка и стержни из квартиры Чернова изготовлены из остова детской коляски. "С высокой степенью квалификации", - написал эксперт.
Ах, Чернов, Чернов, куда приложил свои золотые руки!
Полковник взял следующий лист.
"...Представленные на исследование переплетения", - начал читать Николаев на другом листе, и Пахомов пояснил:
– Это шнур,
"...выполнены из шнура бытового плетеного с наполнением из отходов полиамидных нитей: артикул 48-030-01-58 производственного объединения "Химволокно". Диаметр шнура 5 мм. Цена 1 р. 90 коп. Этот шнур идентичен изъятому из квартиры Чернова мотку шнура".
Опять Чернов!
Увидев, что Николаев закончил читать, Серов сказал:
– Звонил Горышев. Причина смерти Печказова - асфиксия. Задушен Печказов. Кровь в машине - Печказова.
– И все-таки Чернов молчит, - задумчиво сказал полковник.
– Подход к нему мы пока найти не сумели. И Суходольский на свободе.
Он наклонился к селектору, вызвал дежурного, спросил негромко:
– Что-нибудь от Волина есть?
– Молчит, товарищ полковник, - ответил дежурный.
– И этот молчит, - вздохнул Николаев.
Понедельник. 21.00.
Вскоре позвонил Волин и сообщил неутешительные вести: Суходольского не нашли, как сквозь землю провалился. К жене и родителям он не заходил и не звонил.
Слушая капитана, Николаев представлял себе его усталое, расстроенное лицо и мягко сказал в трубку:
– Вот что, Алеша. Я у себя. Жду тебя.
– И положил трубку.
Вскоре пришел Карцев. Развязал белые тесемки картонной папки, достал документы. Характеристики у Чернова оказались, можно сказать, безупречными. Вот личное дело школьника Миши Чернова. Крупные, четкие буквы, нестандартные слова. Добрый, отзывчивый, любит читать...
На заводе у Чернова тоже нет замечаний. Здесь слова суше, формальнее. Словно усреднено все. Вроде и гладко, и хорошо, а не поймешь, что за человек стоит за этими словами.
Просмотрев бумаги, Николаев вскинул глаза на Карцева:
– Как же так, Василий Тимофеевич? Ведь неплохой, казалось бы, парень?!
Карцев сокрушенно покачал головой:
– То-то и обидно, что неплохой. Я думаю, у него все с семьи началось, с разлада Сперва его отец бросил, потом уехала мать, потом жена. Вроде не нужен никому. Остался один, выпивать стал. Известное дело, одиночество и водка к добру не приводят. Характеристика-то, - он кивнул на бумаги, гладкая, а я на заводе поговорил с ребятами: совсем другое говорят. Заметили Мишу в выпивке - ругать стали. То есть кругом плохо - дома и на работе. Озлобился, ушел с завода. И друг тут, конечно, помог. Суходольский. А жена-то от Миши уехала в положении.
– Карцев вздохнул.
– Ребенок родился уже?
– спросил Николаев.
Карцев кивнул:
– Мальчик.
– Чернов встречался с женой после этого? Видел сына?
– Ездил, говорят, к ней. Не знаю, до чего они договорились. У меня телефон ее записан, позвонить можно. Но сейчас, конечно, поздно...
Подумав, Николай вдруг предложил:
– А давайте, Василий Тимофеевич, вместе поговорим с Черновым.
Карцев заметно обрадовался.
– Я и сам хотел просить, чтобы дали мне с ним поговорить, - сказал он.
– Все-таки мы раньше беседовали, и не раз. Сдается мне, сам он переживает сильно, и сбил его с панталыку приятель этот, Суходольский. Вот тот, по всему видать, фрукт!.. И с собачкой надо решить, - добавил он, помолчав.