Последняя загадка Ивана Грозного
Шрифт:
– Подождите!
Она застыла на месте, оглянулась.
Остальные посетители покинули зал, кроме нее, здесь никого не осталось, если не считать двух восковых фигур – монаха-инквизитора и его жертвы.
– Кто здесь? – испуганно проговорила женщина, вглядываясь в темные углы помещения.
– Ночь темнее всего перед рассветом, – раздался в мрачном помещении знакомый голос.
– Во имя Того, кто возвестит приход утра… – машинально ответила женщина.
Монах-инквизитор, стоявший возле пыточного стола, выпрямился и повернулся к ней. Она вздрогнула,
– Это вы, мессер? – проговорила брюнетка испуганно.
Он чуть заметно усмехнулся, порадовался тому впечатлению, которое произвел.
А женщина невольно подумала, как уместен он в этом сводчатом подвале, как уместен в облачении монаха-инквизитора, пытающего свою жертву…
– Вам удалось, сестра Аглая? – спросил мессер, подойдя к ней вплотную, не сводя с нее своих пронзительных глаз.
Брюнетка медлила с ответом, и он настойчиво повторил, откинув капюшон:
– Вам удалось получить то, за чем вы ходили?
– Нет, – отозвалась Аглая виноватым тоном.
– Почему?! – Темные глаза недобро сверкнули, складки возле губ стали глубже, нос хищно заострился. – Вы видели ту женщину? Вы разговаривали с ней?
– Да, я с ней встречалась. – Аглая опустила глаза и невольно поежилась – то ли от сырости и холода каменных стен, то ли от близости мессера. – Я с ней говорила…
– И не сумели получить шкатулку? Не сумели убедить, нажать, в конце концов, припугнуть?
– Она не так проста, – Аглая повысила голос. – Она угрожала мне милицией. Там… там случилось убийство. Убита соседка старика, та, которая у него прибирала…
Ни один мускул на лице мессера не пошевелился, и Аглая поняла.
– Это вы? – спросила она неуверенно.
– Разумеется! – спокойно ответил мужчина. – Неужели вас это смущает? Вы же знаете наше правило – все допустимо во имя Того, кто возвестит приход утра!
– Во имя Того, кто возвестит приход утра! – как эхо повторила Аглая.
– Именно от этой соседки я узнал про Ларису. Так что это была необходимая мера.
– Да, но теперь там идет расследование!
– Это неважно! – отрезал мужчина. – Расследование мы пустим по ложному следу. С этим не будет проблем. А с Ларисой вы должны довести дело до конца!
– Это бесполезно, мессер! – вздохнула Аглая. – У нее нет шкатулки, она ее выбросила.
– Что? – переспросил мужчина, подняв брови. – С чего вы взяли?
– Она сама мне сказала.
– Мало ли что она сказала! Вы слишком доверчивы, сестра Аглая, это непростительный грех для служителя Того, кто возвестит утро. Сестра Розамунда из Генуи – та, которая умеет читать будущее, как открытую книгу, – совершенно уверена, что шкатулка все еще у медсестры. То есть, возможно, она кому-то ее отдала, но лишь временно, и скоро получит ее обратно. Так что вы должны довести дело до конца, сестра Аглая. Или вы не в силах с ним справиться?
Этот вопрос прозвучал вполне невинно, но Аглая невольно вздрогнула, почувствовав за словами мессера страшный подтекст.
– Я
– Хорошо! – Мессер запахнулся полой плаща, шагнул к двери – и тут же растворился в полутьме.
Аглая удивленно оглядывалась.
В помещении не было никого, кроме нее. То есть были еще две восковые фигуры – монах-инквизитор в плаще с капюшоном и его жертва, растянутая на дыбе.
Аглая подошла к монаху, опасливо дотронулась до его руки – и почувствовала неживой холод манекена.
– Женщина, – раздался за ее спиной недовольный голос экскурсовода, – написано же – экспонаты руками не трогать!
Наутро к Софье в покои пришел господин Димитрий и сказал, что лошади готовы и можно продолжать путь.
И сразу после завтрака огромный обоз царевны выехал с постоялого двора, проехал через ворота в окружавшей Колывань крепостной стене и медленно двинулся в сторону ее новой жизни.
Софья то и дело выглядывала из своего дорожного возка.
Она видела огромную бедную страну, страну своего сна. Она видела нищие деревни, темные леса, заливные луга и полноводные реки. Время от времени на холме поодаль от дороги царевна видела скромную деревянную церковь, и от этой церкви на нее веяло смирением и покоем, как будто сама Богородица осеняла царевну Софию крестным знамением.
Вскоре к ней в возок подсел епископ Аччии.
Велеречивый итальянец снова завел разговор о необходимости церковной унии, о том, что долг Софии как христианки и католички – способствовать воссоединению церквей. Она слушала его – и слышала фальшь и бессердечие. Нет, она больше не католичка. Отец принял католичество, когда приехал в Рим, чтобы спасти своих детей и обеспечить им покровительство папского престола. Но теперь она не в Риме.
Обоз медленно двигался по раскисшим, разбитым дорогам. По вечерам они останавливались на постоялых дворах, в темных маленьких комнатах, полных дыма и чада, или просто в крестьянских избах. Узнав, что в обозе едет царьградская царевна, будущая жена великого князя, служители постоялых дворов пугались, суетились, несли все самое лучшее из кушаний – но и это лучшее было почти несъедобно. Постели были неудобны, в маленькие окна едва пробивался свет. Итальянские священники и прелаты, сопровождавшие царевну, ворчали и ругались, Софья же молчала и постепенно проникалась духом этой страны, где предстояло ей прожить всю оставшуюся жизнь.
День ото дня становилось холоднее, и однажды утром, выйдя на улицу, царевна увидела, что вся земля вокруг окутана белоснежным саваном снега. Проходившая мимо молодая румяная женщина с коромыслом улыбнулась и проговорила:
– Покров!
Царевна повернулась к греку-переводчику, спросила, что это значит. Тот пояснил:
– Сегодня праздник Покрова Богородицы, в этот день здесь всегда выпадает снег.
Дальше ехали по свежему снегу, переставив повозки с колес на санные полозья.