Послевкусие

Коваль Галина

– Спят. Как убитые, – пожаловался он.

Не смог. Не посмел. И никто ему не судья.

– Хвостатый! Пойдём со мной! – позвала Маша кота.

Того не надо было уговаривать. Входную дверь заперли. Крепко. На засов и цепочку. Чтобы счастье, любовь и покой не вздумали вдруг прогуляться да не заблудились где ненароком.

Борис Николаевич после душа вошёл в комнату.

– Ты представляешь, он нацепил наш подарок ей на щиколотку.

– Зачем? Он ей подарил наш браслет?

– Не

думаю. Так, баловство одно.

В дверь постучали.

– Пап, это я. Мама звонит. Она плохо себя чувствует, хочет, чтобы ты привёз меня домой.

У Татьяны сузились глаза, но ласковым голосом она предложила мужу:

– Отвези, дорогой, и возвращайся.

Борис Николаевич долгим взглядом смотрит на Татьяну. Встаёт. Одевается и выходит из комнаты. Вот уж поплачет Татьяна вволю, когда машина уедет! Ну и езжай к своей бывшей жёнушке!

– Надо выключить кондиционер. Как бы нам не простудиться, – раздаётся миролюбивый голос Бориса Николаевича.

Татьяна оборачивается.

– Вы не поехали?

– Такси стояло свободным.

– А вдруг ей нужна помощь?

– Ты намекаешь на высокие отношения? Я против них. Двигайся! Разлеглась, новобрачная, во всю кровать!

Всё разрешилось само собой.

Маша не расплачивалась с таксистом, отец это сделал ещё на турбазе. Ночь, родной двор и невыносимая жара. Бегом из машины в подъезд. Дверь металлическая горячая. Поручни лестницы тёплые. Квартира не заперта. Маша сразу в спальню. Там никого! Она на кухню, там сидит мать, сама на себя не похожая. Она не пьяна, и от неё не пахнет дорогим коньяком. Она мажет кусок хлеба повидлом и ест, запивая холодным чаем.

– Как ты? Что с тобой! Я сразу после твоего звонка на такси приехала.

– На такси? Ну что ж, я же не рожала ему дочь, я же не жена ему теперь!

– Но ты звонила мне и звала меня! Разве не так?

– Так. Но разве непонятно ему?!

Женщина встала, с трудом подняв своё горе со стула, и понесла его в смятую кровать. Легла и сама вся смялась. Стала ждать, когда придёт дочь, но та не шла.

«Неужели ушла! И она…»

Женщина плетётся на кухню. Дочь оборачивается на шаркающие шаги матери.

– Что, мам? Я посуду мою, её тут много.

Мать возвращается на место. Сваливается на кровать и смотрит в потолок, очень пристально, будто там написан ответ на только что заданные вопросы дочери. Там пусто. Ненавистно блистают лампочки по краю натяжного потолка. Сколько их много! Раз, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять…

– И не вернулся.

– Что ты сказала, мам? – Маша вошла в комнату.

– Какая ты у меня красивая, Маша! Когда же ты росла…

– Вот тогда и росла, – ответила дочь и тоже посмотрела в потолок.

– Когда тогда? – заволновалась мать, чувствуя недосказанность в словах дочери. Дочь вздохнула, погладила руку матери.

– Когда у тебя на меня

не хватало времени.

– Отчего ж не хватало?! Хватало! Раз выросла такой красавицей и не дурой. Ты сама как себя оцениваешь?

– Хорошо оцениваю.

Дочь насторожилась. Она знала эти высокомерные нотки в голосе матери. Если они появлялись, не жди ничего хорошего.

– Моя мать, твоя бабка, всю жизнь простояла с тапками отца у двери, ожидая, чтобы подать ему их, наклоняясь к полу, как бы кланяясь. И вот так каждый божий день! Кроме этих старых, вонючих тапок, он ей ничего не дал. Так она и живёт с этими тапками после его смерти. Блаженная…

– Бабушка любила деда.

– Так кто ж против этого! Только где ж плоды этой любви?

– Ты, мама.

– Это не плоды, это последствия. Вот твой отец сразу знал, что необходимо красивой женщине. А что ты так смотришь? Думаешь, я не ценила твоего отца? Ошибаешься. Только такими и должны быть мужья! А ты со своим парнем где целуешься? На лестничной площадке, на лавочке, в кинозале или на какой-нибудь квартирной вечеринке?! Так, наверное?

– Дед любил бабушку. По-особенному… Сейчас так не любят.

– Забудь это слово. Как-то по-особенному – это никак! Достойно! Только достойно! И оценивать свои достоинства должна ты сама. И поверь, мужчины это чувствуют! Их завораживает твоё достоинство! Они всё сложат к твоим ногам!

– Мам! Я сейчас слышу звон доспехов, мечей и ржанье коней. И вижу, как к их копытам плавно опускается воздушный платочек, прямо в грязь и песок. Только ты не думай, что я тебя не поняла. Твои достоинства отец ценил дорого, а ты вечно бежала от него куда-то, зачем-то, к кому-то.

Мать после этих слов дочери вновь превратилась в несчастную женщину. Сникла, ссутулилась.

– Потому что дурой была… – И заревела.

Ревела долго, пока её не остановил звук пылесоса. Маша решила прибраться. Мать водила глазами за щёткой пылесоса и думала о бесцельности своего теперешнего существования. Как права дочь! Погуливала она от мужа. Всё хотелось лишний раз убедится в своей красоте и достоинстве. И ведь каждый раз зарекалась – это последний раз!

– Значит, не всё он мне дал в полной мере! – раздался новый пафосный аргумент, да так, что его было хорошо слышно за рёвом пылесоса. Маша выключила его и присела на кровать.

– Почему ты никуда не поехала со своим бой-френдом? Это твоя очередная выдумка, или он в действительности существует?

– Опротивело всё, и одним разом…

– И такое бывает. Случилось то, что случилось. Мам, я всё равно вас люблю. И тебя, и папу.

Маша убрала пылесос на балкон. Вернулась, а мать спит. Не оставлять же ее одну, да и ночь за окном. Решила позвонить Сергею в Москву. Ничего что поздно! Если после третьего звонка не ответит, отключусь сама.

Голос Сергея прозвучал, будто рядом. Маша даже вздрогнула.