Послушайте! (сборник)

Маяковский Владимир Владимирович

Розалия Павловна. 2.60 за эти маринованные корсетные кости? Вы слышали, товарищ Скрипкин? Так вы были правы, когда вы убили царя и прогнали господина Рябушинского! Ой, эти бандиты! Я найду мои гражданские права и моиселедки в государственной советской общественнойкооперации!

Баян. Подождем здесь, товарищ Скрипкин. Зачем вам сливаться с этой мелкобуржуазной стихией и покупать сельдей в таком дискуссионном порядке? За ваши 15 рублей и бутылку водки

я вам организую свадьбочку на «ять».

Присыпкин. Товарищ Баян, я против этого мещанского быту – канареек и прочего… Я человек с крупными запросами… Я – зеркальным шкафом интересуюсь…

Зоя Березкинапочти натыкается на говорящих, удивленно отступает, прислушиваясь.

Баян. Когда ваш свадебный кортэж…

Присыпкин. Что вы болтаете? Какой картёж?

Баян. Кортэж, я говорю. Так, товарищ Скрипкин, называется на красивых иностранных языках всякая, и особенно такая, свадебная торжественная поездка.

Присыпкин. А! Ну-ну-ну!

Баян. Так вот, когда кортэж подъедет, я вам спою эпиталаму Гименея.

Присыпкин. Чего ты болтаешь? Какие еще такие Гималаи!

Баян. Не Гималаи, а эпиталаму о боге Гименее. Это такой бог любви был у греков, да не у этих желтых, озверевших соглашателей Венизелосов, а у древних, республиканских.

Присыпкин. Товарищ Баян, я за свои деньги требую, чтобы была красная свадьба и никаких богов! Понял?

Баян. Да что вы, товарищ Скрипкин, не то что понял, а силой, согласно Плеханову, дозволенного марксистам воображения я как бы сквозь призму вижу ваше классовое, возвышенное, изящное и упоительное торжество!.. Невеста вылазит из кареты – красная невеста… вся красная, – упарилась, значит; ее выводит красный посаженный отец, бухгалтер Ерыкалов, – он как раз мужчина тучный, красный, апоплексический, – вводят это вас красные шафера, весь стол в красной ветчине и бутылки с красными головками.

Присыпкин (сочувственно). Во! Во!

Баян. Красные гости кричат «горько, горько», и тут красная (уже супруга) протягивает вам красные-красные губки…

Зоя (растерянно хватает за рукава обоих. Оба снимают ее руки, сбивая щелчком пыль). Ваня! Про что он? Чего болтает эта каракатица в галстуке? Какая свадьба? Чья свадьба? Баян. Красное трудовое бракосочетание Эльзевиры Давидовны Ренесанс и…

Присыпкин

Я, Зоя Ванна, я люблю другую.

Она изячней и стройней,

и стягивает грудь тугую

жакет изысканный у ней.

Зоя. Ваня! А я? Что ж это значит: поматросил и бросил?

Присыпкин (вытягивая отстраняющую руку). Мы разошлись, как в море корабли…

Розалия Павловна (вырывается

из магазина, неся сельди над головой). Киты! Дельфины! ( Торговцу сельдями.) А ну, покажи, а ну, сравни твою улитку! ( Сравнивает; сельдь лотошника больше; всплескивает руками.) На хвост больше?! За что боролись, а, гражданин Скрипкин? За что мы убили государя императора и прогнали господина Рябушинского, а? В могилу меня вкопает советская ваша власть… На хвост, на целый хвост больше!..

Баян. Уважаемая Розалия Павловна, сравните с другого конца, – она ж и больше только на головку, а зачем вам головка, – она ж несъедобная, отрезать и выбросить.

Розалия Павловна. Вы слышали, что он сказал? Головку отрезать. Это вам головку отрезать, гражданин Баян, ничего не убавится и ничего не стоит, а ей отрезать головку стоит десять копеек на киле. Ну! Домой! Мне очень нужен профессиональный союзный билет в доме, но дочка на доходном предприятии – это тоже вам не бык на палочке.

Зоя. Жить хотели, работать хотели… Значит, всё…

Присыпкин. Гражданка! Наша любовь ликвидирована. Не мешайте свободному гражданскому чувству, а то я милицию позову.

Зоя, плачущая, вцепилась в рукав. Присыпкин вырывается. Розалия Павловна становится между ним и Зоей, роняя покупки.

Розалия Павловна. Чего надо этой лахудре? Чего вы цепляетесь за моего зятя?

Зоя. Он мой!

Розалия Павловна. А!.. Она-таки с дитём! Я ей заплачу алименты, но я ей разобью морду! Милиционер. Граждане, прекратите эту безобразную сцену!

II

Молодняцкое общежитие. Изобретатель сопит и чертит. Парень валяется; на краю кровати девушка. Очкастый ушел головой в книгу. Когда раскрываются двери, виден коридор с дверями и лампочки.

Босой парень (орет). Где сапоги? Опять сапоги сперли. Что ж мне их на ночь в камеру хранения ручного и ножного багажа на Курский вокзал относить, что ли?

Уборщик. Это в них Присыпкин к своей верблюдихе на свидание затопал. Надевал – ругался. В последний раз, говорит. А вечером, говорит, явлюсь в обновленном виде, более соответствующем моему новому социальному положению.

Босой. Сволочь!

Молодой рабочий (убирает). И сор-то после него стал какой-то благородный, деликатный. Раньше што? Бутыль с-под пива да хвост воблы, а теперь баночки ТЭЖЭ да ленточки разрадуженные.

Девушка. Брось трепаться, парень галстук купил, так его уже Макдональдом ругаете.

Парень. Макдональд и есть! Не в галстуке дело, а в том, что не галстук к нему, а он к галстуку привязан. Даже не думает – головой пошевелить боится.