Послушник
Шрифт:
Закончив, разбойник равнодушно пихает рыцаря, связанного по рукам и ногам, тупым концом копья в живот так, что тот, невольно вскрикнув от боли, складывается вдвое. Я пристально гляжу на пленника. Молодой, чуть постарше меня, рыжеволосый мужчина с открытым лицом, твердыми губами, глаза – голубые, как небо. Рыцарь бросает на меня короткий испытующий взгляд, неожиданно подмигивает. Мол, выше нос, перебедуем.
Тут-то я и понимаю, что не оставлю его на пытки и верную смерть. Вот не оставлю – и все. Не дам здешним бандитам решать, жить ему или умереть. Я уже решил – жить, и точка! Если уж сам выбрал свободу, то дай ее
– Слыхали, ребята, я на днях женюсь, – с некоторой гордостью признаюсь я.
«Ребята» оживляются и принимаются незаметно подпихивать друг друга локтями, похоже, один я не слышал о грядущей свадьбе.
– И на ком, если не секрет?
– На Жанетт, – признаюсь я скромно.
– Достойная девушка, – авторитетно заявляет один.
– Это точно, – поддерживает второй.
– Выпьем? – невинно предлагаю я.
– Ну, раз ты угощаешь, мы не откажемся.
– Ради свадьбы я личного бочонка бренди не пожалею, весь выставлю. Ну а вам, как первым, кому сказал, налью прямо сейчас.
Я копаюсь в мешке, якобы разыскивая фляжку. Добавить опия в бренди в царящей полутьме дело нехитрое даже для ребенка. Не проходит и пяти минут, как молодые люди отключаются.
– В здоровом теле – здоровый сон, – одобрительно киваю я.
Трофейным ножом рассекаю сыромятные ремни, которыми связан пленник. Минут десять растираю ему руки и ноги, пока не восстанавливается кровообращение и рыцарь не приходит в себя настолько, что может двигаться.
– Выведу тебя за пределы лагеря, а там – как знаешь, – бросаю я пленнику.
Тот кивает и первым делом тянется к оружию. Что значит рыцарские рефлексы: без острого колюще-режущего предмета человек чувствует себя, как мордой об асфальт, то есть – некомфортно.
– Это что тут, измена? – с холодным торжеством выкрикивает чей-то гнусавый голос.
Похолодев, я оглядываюсь. Передо мной, широко расставив ноги и важно возложив сухую ладошку на рукоять трофейного кинжала, стоит мэтр Трюшо, сразу за ним – трое разбойников. Какое-то мгновение я тупо пялюсь на ножны клинка, что явно отнят у пленного рыцаря, – искусно выкованные, украшенные роговыми накладками с дворянским гербом. Похоже, палач наш не брезгует и мародерством. Тут же лицо мэтра дергается, с вытаращенными глазами и перекошенным ртом он испуганной ланью прыскает в сторону. Стоящий за ним воин роняет копье, с коротким всхлипом рушится навзничь, а я с удивлением вижу торчащий из груди убитого нож. Не успеваю я и глазом моргнуть, как один из оставшихся разбойников с ревом кидается на меня. Я с трудом уворачиваюсь от копья, но тот ловко подсекает мне ноги, неподъемной тяжестью наваливается сверху.
Не знаю, откуда взялась эта глупость, что раньше люди были мелкие и чахлые, и даже рыцарские доспехи, что хранятся в исторических музеях, с трудом налезают на современных двенадцатилетних сорванцов. Думаю, дело в том, что это – детские доспехи. Да, здесь делают и такие, на заказ для сеньоров. Обычный доспех достаточно дорог, чтобы просто так простаивать в углу. Его рассекают в сражении, царапают и бьют, неоднократно ремонтируют. Чаще всего доспех ждет
Дети же участвовали в сече гораздо реже, потому-то их доспехи в основном и сохранились. Вас же не удивляет, что в наше время есть противогазы для детей? Представляю, какие дикие заголовки могут появиться в желтой прессе лет через пятьсот, раскопай люди будущего подобный склад: «Раскрыта тайна века: Россию населяли микроцефалы»!
Так что есть здесь люди помельче, есть и покрупнее, этот же, с мышцами плотными, как железо, раза в два здоровее меня. Я хватаю его за руку с ножом, но мерзавец, явно наслаждаясь процессом, не торопясь, давит сверху, пока кончик ножа не оказывается в каком-то сантиметре от носа. Запястья у противника широкие и толстые, руки волосаты, как у орангутанга, и именно про такой тип лица в народе говорят: кирпича просит.
«Где же тот рыжий, почему не поможет? – мелькает паническая мысль, но тут же я понимаю: – Ушел, оставил меня одного. В этом мире каждый сам за себя».
Хрипя от натуги, я выворачиваю голову, но нож опускается еще ниже, кончик лезвия почти царапает щеку.
– Ну, вот и все, – чуть ли не с нежностью шипит разбойник. – Ты – покойник!
Странно хрюкнув, он отчего-то замирает, изо рта бежит тонкая струйка крови. Я с усилием отваливаю труп в сторону. Надо мной, протянув руку, стоит рыжеволосый рыцарь.
– Пора уходить, – просто говорит он. – Палач сбежал, я так и не смог его догнать. Если не поторопимся, повиснешь на пыточном столбе рядом со мной. Но сначала мы должны вернуть перстень. Не вернем, так мне лучше остаться здесь.
Я с трудом поднимаюсь, кое-как отряхиваю одежду.
– Ты что, сумасшедший? – холодно интересуюсь я. – Тебя, когда в плен брали, чем по голове били: дубиной или просто поленом?
– Ты не понял. – Рыжеволосый смотрит строго, в глазах ни тени улыбки. – Это перстень кузена дофина. Стоит показать любому барону – примут как самого дорогого гостя. Иметь его – значит, что ты представляешь самого герцога, ясно?
– Удостоверение-вездеход, – бормочу я, опасливо озираясь. – Да, это круто, но слишком опасно. Наверняка он у Шарля, а ни один перстень не стоит моей жизни, потому лично я ухожу.
– Помоги еще раз, – просит рыцарь. – Что сам погибну – ерунда. Бесчестье – вот что невыносимо. А хуже всего, если провалится восстание. Ты видишь, ничего от тебя не скрываю. По всей Франции люди ждут только знака, если их схватят…
Знает мерзавец, на какой крючок цеплять. Я решительно качаю головой, открываю рот, чтобы попрощаться, и с изумлением слышу от себя:
– Ну хорошо, но больше – никаких трупов… без особой нужды. К резиденции главаря восставших крестьян пойдем так…
Глава 2
Той же ночью, лесной лагерь восставших сервов:
Лагерь мирно спит. Давно умолкли визгливые непоседы, угомонились уставшие за день родители; если и мучается бессонницей какой старик, так носа из хижины не кажет. Мой спутник бесцеремонно вытряхнул из одежды лысого разбойника, что повыше и пошире в плечах, нацепил трофейный панцирь, а голову заботливо накрыл железным шлемом. Со стороны сразу видно – вот человек, знающий толк в военном деле.