Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
– Вот, – сказал он. – Можно опробовать.
– А смех почему?
– Предыдущие записи слушаем. Там такое…
– Отставить. Отмотать на начало, скопировать, оригинал и копию мне. Ясно?
– Так точно. Разрешите идти?
– Идите.
Паша четко повернулся налево кругом и скрылся.
Альберт положил руку на кейс и стал смотреть на Ященко. А у того лицо вдруг как-то обмякло и растеклось. Заблестели слезы. Губы зашевелились.
– Я ведь тебя… – и сглотнул. Коломиец приподнялся было, но Альберт движением пальца показал: не надо. – Я тебя… маленького,
– Я знаю, – сказал Альберт.
– Алик, – сказал Крис, – давай: только я. Меня он до генерала не доводил, мне проще.
– Тебе я жизнь спас… эти обезьянки из тебя такое бы фрикасе сделали…
– А я иной раз думаю: на хрена? Лучше бы меня замочили тогда. Баллада о неизвестном джазисте… Куда бы приличнее стал сюжет, чем то, что получилось. Ты мне жизнь спас, ты ее и обгадил всю. Живу, как пидор… вон, перед Иваном стыдно…
– Это вы о чем? – спросил я.
– Хлопцы, не нужно, – быстро сказал Коломиец. – Он специально вас на тему завел.
– Да ладно, теперь уж чего… Тем более нашелся тот майор. Так и так Иван бы все узнал…
– Какой майор?
Это спросили одновременно и я, и Ященко. Но Ященко тут же понял, а я, конечно же, нет. Но он понял. И сказал с ужасом:
– Этого не может быть…
Крис убито пожал плечами:
– Здесь что-то нечисто…
Крис усмехнулся – очень даже сардонически.
– О чем вообще речь? – встрял я.
Коломиец замычал, как от зубной боли. Даже за щеку взялся.
Крис тоже поморщился, но как-то по-другому. И начал:
– Это было в семьдесят пятом году…
Марков посветил фонарем:
– И здесь тоже…
Он спрыгнул вниз, Терешков подхватил его, удержал от падения.
– По крайней мере три вагона с гробами, – сказал Марков. – Наверняка и остальные…
– Теперь бы найти место, где спрятаться, – сказал Терешков.
– Разве что на платформе, под брезентом. – Марков был непреклонен.
– Еще есть время поискать что-то получше…
Он оказался и прав, и не прав. Дверь одного из вагонов оказалась незапертой, но гробы – штабель под потолок – хранили в себе такой мощный запас подземного холода, что уже через полчаса Марков начал стучать зубами. Он хотел выскочить наружу и погреться, но по телу поезда пробежала громыхающая волна, и вагон тронулся…
– Дурак ты, Крис, – сказал доктор. – Хорошо же ты обо мне думал…
– Дурак, – с легкостью согласился Крис.
– Как будто я отморозок упертый и ни черта не понимаю.
– Ну… вот.
– Проехали тему, – сказал Альберт. – Антон Григорьевич, твое последнее слово.
– Последнее?
– Да.
– Мое?
– Не тяни резину.
– Я бы… полезным …мог…
Он замолчал, и никто не захотел перебить это молчание.
– Ладно. Я ничего не прошу. Я… только ясамзнаю, чего заслужил. И вы не знаете, и никто не знает. Много на мне грехов. Чрезвычайно. Не о прощении прошу. А прошу о милости великой: будете казнить шамана – вспомните
– Хорошо, – сказал Альберт.
И он раскрыл кейс так, чтобы Ященко смотрел в открывшееся мерцающее нутро.
– Все, ребята. Теперь отойдем… на кухню, что ли. Покурим…
Казалось, говорить просто не о чем. Хорошо, что нижние чины в присутствии начальников вели себя отменно. То есть догадались налить.
Первым нарушил по-настоящему долгое молчание барон Хираока:
– Однажды мастер меча Сета Миура отправился на легкой лодке кэга вверх по реке Агано, вытекающей из озера Инавасиро. Он плыл два дня, а на третий день ему встретилось страшное чудовище иссэро, целиком состоящее из дерьма. Чудовище сказало: «Давно я охочусь за тобой, Сета Миура! Вот ты и попался. Сейчас я съем тебя». Но мастер меча расхохотался ему в ответ: «Нет, иссэро, это я тебя съем!» И съел.
– У него не было меча? – спросил Крис.
– Был. Но поедание – это единственный способ осилить чудовище иссэро, – ответил барон.
– Грустно…
– Да. Эта история имеет еще более грустное продолжение, но я не стану его рассказывать, потому что оно совсем о другом.
– Он вернулся в деревню, где его ждала невеста, и оказалось, что уже прошло пятьдесят лет? – спросил доктор. – Ираида рассказывала, – пояснил он удивленно поднявшему бровь барону.
– Ирка-тян – мудрая женщина, – сказал барон. – Но продолжение было другим… Иван Петрович, я знаю, что ты любишь ее, а она любит тебя. Бери ее в жены. Ты будешь счастлив на весь свой век. Но учти главное: она ценнее всего, что ты можешь себе вообразить. Все, что у тебя было и есть, – ничто в сравнении с нею. И тебе предстоит постоянно доказывать себе, что ты достоин ее. Это тяжелая работа. Но нет другой работы, за которую ты получишь такую награду.
Доктор, и без того очень бледный, стал даже синеватым, но на скулах заполыхал румянец.
– Так это правда, Иван? – спросил Крис чуть растерянно.
Доктор, наверное, хотел кивнуть, но лишь сморщился от боли.
– Ффф… у-у …Да. Правда. Правда.
– Ну, что ж… Поздравляю. Прими… ну …сам понимаешь…
– Ребята, – сказал доктор. – Мужики. Барон… Я сам не ожидал, честное слово. Не думал даже, не понимал… и вдруг …Я сам от себя не ожидал. Юноша бледный… Смешно, правда? Но я – счастлив. Женя, я тебе клянусь – что, ну… ну не знаю …Барон точно сказал: ничего не было ценнее… Да вы меня понимаете…
– Да понимаем, ты уж так не переживай, – похлопал его по руке Коломиец. – Дурнив нэма, уси женились…
– Теперь надо найти способ выбраться из всей этой катавасии без потерь, – сказал Альберт.
– А ты разве еще не нашел? – спросил Крис.
– Гладко было на бумаге… Пойдемте, наверное, уже поспело.
Ященко сидел очень прямо – и плакал. По лицу его бродили сиреневые отсветы.
– Здравствуй, Антон, – сказал Альберт. – Ты хорошо подумал о своем поведении?