Пособие для начинающих шантажистов
Шрифт:
– Спасибо, конечно, за заботу, – Шурик замялся, – Но, знаешь, если ко мне подойдут и, вот как ты сегодня, спросят: «Зачем ты пристаешь к Виктории Силенской?», я буду вынужден ответить честно. А так, конечно, постараюсь себя пока не выдавать. Собственно, Жорик легко узнает кто я, переговорив с Клюшкой.
Я внутренне похолодела. Господи, как же мне не позволить оперу выйти на Шурика?
– Я понял, – Шурка потер ладони в предвкушении, – Мы проведем с тобой самостоятельное расследование и сами найдем шантажиста, сняв, таким образом, с меня всякие подозрения.
Я,
Лифт не работал, и пришлось идти пешком. Сидя на корточках, откинув голову к стене, под моей дверью спал Жорик. Я выразительно кашлянула, опер мгновенно открыл глаза и подскочил.
– Слава Богу, с тобой всё в порядке, – он порывисто прижал меня к себе. Потом, видимо вспомнив моё дурацкое «Сейчас не время», быстро отстранился. – Извини. Я просто волновался. Звонил, звонил, а ты трубку не берешь. Как чувствовал, что нельзя было отпускать тебя одну в такое время. Я уже думал в таксопарке выяснять личность того таксиста, что тебя увез.
– Господи, – мне стало вдруг дико неудобно, – Я просто гуляла, со мной ничего не произошло. Я и подумать не могла, что ты приедешь…
Я совершенно не привыкла, чтоб за меня волновались, чтобы меня ждали. Я намеренно внушила всем близким, что со мной никогда ничего не случается. Отвоевав себе тем самым огромный кусок свободы и добавив лишние камушки на плацдарм одиночества. Сейчас мне было и дико стыдно и ужасно приятно одновременно. Я заставила себя отстраниться от Жорика и принялась открывать дверь.
– Ладно, раз у тебя всё хорошо, – бодро произнес опер, – я пойду…
– Куда ты пойдешь в четыре часа утра? – возмутилась я, – Оставайся уж. Кресло в кухне разложить не долго.
Жорик молча вошел. Вообще-то это было хорошо, что он оставался. Так мне будет проще контролировать его передвижения.
Не поверите, но даже после всего проишедшего, этот человек по-прежнему честно спал в кухне на кресле, даже не пытаясь как-то изменить положение вещей. Я никак не могла понять, радуюсь я такому поведению, или обижаюсь на него.
22. Глава двадцать вторая, в которой преступник, видимо обидевшись, что герои несколько отвлеклись от его поисков, снова даёт о себе знать.
Внутренний Будильник Подсознания поднял меня в семь утра. Он являлся единственной пунктуальной частью меня и участвовал в жизни всего организма только в крайних случаях. Сейчас был именно такой: будить опера совершенно не хотелось, поэтому заводить обычный будильник представлялось невозможным. Внутренний Будильник работал по принципу всех будильников. То есть, засыпая, его нужно было завести, трижды повторив мысленно: «Мне нужно встать в семь утра». И тогда, если он относился к обстоятельствам, вызвавшим необходимость такого подъема, с уважением, то ровно в семь утра глаза сами по себе открывались, и сознание нехотя возвращалось в реальность.
Бесшумно засунув
Когда через несколько часов я, нагруженная кульками, пакетиками и сеточками, распахнула, уже не стремясь соблюдать тишину, дверь собственной квартиры, Жорик глянул на меня исподлобья и неодобрительно спросил:
– Ты где была?
– В кино! – злобно ответила я, разгружая сумки.
Жорик принялся помогать мне. Конечно же, только мешая на самом деле.
– Могла бы меня разбудить, я б тебе хоть сумки помог дотащить. В смысле перенести психологическую тяжесть просматриваемого фильма.
– Вот еще! – фыркнула я, – Ненавижу ходить по базару с кем-то! Приходится одним глазом выбирать продукты, а другим следить, не потерялся ли твой компаньон.
– Твоя б воля, я смотрю, ты б вообще поубивала всех людей планеты и жила б одна, – пробурчал Жорик, принимаясь за чистку картошки, – Довольная, что, наконец, имеешь полное право повеситься от одиночества.
– Я и так одна, – я взяла второй ножик и примостилась с картошкой с другой стороны от мусорного ведра.
Мы сталкивались очистками и воевали за пространство над мусоркой.
– Катерина, ты чего с самого утра такая злая?
Я несколько секунд раздумывала, стоит ли обижаться на подобный вопрос.
– Не знаю, – отрезала я, наконец, – Наверное, не выспалась. Представляешь, мне опять дают четырнадцать лет! Причем, не строгого режима, а просто. В смысле принимают меня за подростка. Двадцатилетние пигалицы говорят мне «ты», а старшеклассники оскорбительно присвистывают в след.
– Ну, это они просто не рассматривали тебя вблизи.
Я аж подскочила от такого хамства.
– В смысле, стоит заглянуть тебе в глаза, как сразу натыкаешься на обилие мудрости и жизненного опыта, – посмеиваясь, поспешил исправиться Жорик.
– Господи, ну почему мне встречаются только такие отвратительные создания! – взмолилась я, – Почему всю жизнь меня окружают хамы и пустомели?
– Но, – многозначительно поднял брови опер, – Как только ты открываешь рот и начинаешь говорить, становится понятно, что глаза врут и оценка твоего возраста снова приближается к подростковому.