Пособие по выживанию
Шрифт:
— Напилась, — тяжело вздохнув, решила я.
Покорившись судьбе, прильнула к недочерту, совсем как метла недавно, и устало сказала:
— Так, или метлу верните, или несите меня домой сами. Я, кажись, не дойду.
Владлен Азаэрович даже не подумал отдавать метлу — молча подхватил на руки и понес куда-то. А позади раздалось басовитое:
— Э, стоять! Аквариум мой где, ведьма? Григорьева, да стой же ты! Я же твой дар! Меня же подарили! А не след подарками-то разбрасываться, ведьма! Э… ну стой! Ну стоять, захухря… в смысле дева красная… Да стой же ты…
Я воплей не выдержала и попросила:
— А дайте ему тоже.
— Что дать? — поинтересовался декан чертового факультета.
— Ну, заклинание… антипригарательное.
— Антипригарательное? — переспросил Владлен Азаэрович.
Я попыталась ответить, зевнула и, обвив шею декана руками, мирно засопела ему в плечо. И хорошо так было. И укачательно. И усыпательно. И спокойно.
Потом меня куда-то на мягкое положили, и обувку сняли, и одеялом нежным прикрыли, и…
Это был поцелуй. Это точно был поцелуй — мужские губы осторожно накрыли мои собственные, на миг замерли, словно боясь вырвать из объятия снов, затем с тихим вздохом касаются сильнее, захватывая, пленяя, вырывая тихий ответный стон. Но стоило мне застонать, как все прекратилось в то же мгновение.
Разочарованно вздохнув, я повернулась на бок, подставив ладошку под щеку, и прошептала укоризненно:
— Владлен Азаэрович, а вы меня поцеловали…
— Нет, Григорьева, тебе приснилось, — зло отрезал он.
— Поцеловали, — я зевнула. — И мне даже понравилось, как это ни ужасно.
Показалось, что вокруг вдруг стало очень тихо, как перед грозой.
— Что в этом ужасного? — прозвучал холодный голос Владлена Азаэровича.
— Все, — я снова зевнула. — Вы же этот, который самый паршивый тип мужчин.
И мне бы провалиться обратно в сон, но кто-то взбешенно спросил:
— Это какой?
Недовольно засопев, пояснила:
— Который невоспитуемый. Совсем. Вообще. Никак не воспитуемый. Полностью невоспитуемый. И даже частично невоспитуемый. Абсолютно невоспи…
— Хватит.
Согласно кивнув, я попыталась снова заснуть.
Не дали!
— Слушай, Григорьева, а ты ко мне на семейные разборки тоже после чаю от домовых заявилась?
Сонно нахмурившись, я переспросила:
— А как вы про чай поняли?
— У тебя на губах вкус смородины, — прошипел декан чертового факультета.
— А-а-а-а, — разочарованно протянула я, — так это вы алкоголь вынюхивали, а я думала — поцелуй… Обидно… Ну и ладно, буду страдать от неразделенных чувств на пару с Марой Ядовитовной, и пусть вам будет стыдно.
Я почти провалилась в сон, но тут рядом скрипнула кровать, принимая еще одно совершенно лишнее здесь тело, а после прямо возле моего уха раздался шепот:
— А у нас есть чувства?
Молча развернулась, пододвинулась к телу, обняла, ногу закинула для надежности, затем уткнулась носом в окаменевшее вдруг плечо, зевнула и призналась:
— Какие чувства? Вы вообще не в моем вкусе.
Поерзала, устраиваясь удобнее, и добавила:
— А давайте вместе спать? Удобненько
Потом я спала. И казалось, будто меня касается ветер. Именно он ласково отвел растрепавшиеся пряди волос, покрывал легкими поцелуями мое лицо, а еще обнимал, крепко и в то же время так бережно. И все бы ничего, но ветер вдруг спросил:
— Стасенька, сваришь мне приворотное зелье?
И даже не знаю, что я ответила, потому что спала. Вот спала, и все.
«Жра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!» — раздался неприятный, жуткий рев, вырывая меня из сна.
Резко села на постели, поправляя волосы и думая о том, что пора обедать. Открыла глаза, осмотрелась — поняла, что на самом деле пора ужинать. Вечерело уже.
И сколько же я проспала?!
В дверь неожиданно постучали.
Широко зевая, я сползла с кровати, поправляя помятую после сна форму, подошла, открыла и подумала, что зря. Определенно зря. Потому что за дверью стояли навы. В количестве двух штук и в качестве отменном — высокие, плечистые, стройные, черноволосые, темноглазые, смуглокожие, суровые. И в состоянии идеальном — причесанные, умытые, одежда с иголочки да еще и выглажена так, что стрелки на брюках отчетливые. И я тут — сонная, неумытая, непричесанная и вся помятая.
— Здравствуй, девица, — сказал первый нав.
— Здравствуй, красавица, — вторил ему второй.
Со стыда захотелось провалиться под землю.
— Впустишь или так говорить будем? — с едва заметной улыбкой поинтересовался первый.
— Да чего уж там, заходите, коли пришли, — пробурчала я, отходя с прохода и шире дверь открывая.
Навы вошли, синхронно осмотрелись, в итоге один сел у окна, на свободный стул, второй устроился в кресле у стола. Сели и уставились на меня, уже не скрывая улыбок.
— И… чего? — осторожно спросила я, прикрывая дверь и кое-как волосы рукой приглаживая.
Навы заулыбались шире, и второй сказал:
— Прекращай с домовыми чаи гонять, Станислава. Они народ вороватый, воруют в основном ягоды, а в университете оные растут исключительно на экспериментальных грядках фей. Феи у нас темные, эксперименты у них соответственные. И учти, у домовых иммунитет ко всем ядам и психотропным веществам в крови, а у ведьмочек неосторожных — нет.
И все бы ничего. Я бы даже приступ удушливого покраснения от стыда пережила, но тут из туалетной комнаты донеслось басовитое:
— Совсем девка от рук отбилась. Ужо я воспитаю, ужо научу вежливости да разборчивости!
Навы удивленно переглянулись. Я покраснела сильнее. С досады. И от стыда.
Нет, бас я узнала сразу — запоминающийся голосок у рыба, оттого и досадно было, что меня подарочек морского царя разыскал. Ну и стыдно — бас-то глубокий, колоритный, как у здоровущего бородатого мужика из леса.
— Э-эм, Стась, мы не вовремя? — напрягся первый нав.
— Не-не, в самый раз, — заверила я.
— Вовремя вы, вовремя, — заверил рыб из-за двери в нужную комнатку. — Муж-то токмо за порог, а вы туточки — оп и в дверь. В самый раз, говорю, заявились.