Пособник
Шрифт:
Заголовок первой статьи гласит: «Экс-министр замешан в скандале с поставками оружия Ирану», под ним шрифтом помельче: «Я считаю, что, если война между Ираном и Ираком будет продолжаться бесконечно долго, это только в интересах Запада».
Заголовок второй статьи гласит: «Персиммон поддерживает планы закрытия — „Интересы акционеров прежде всего“», а ниже: «Через пять лет после того, как субсидии израсходованы, сокращено 1000 рабочих мест».
Ты ждешь, когда он придет в себя, но он не торопится. Ты сделал выводы из того факта, что его дом расположен вдалеке от других, и теперь решаешь вместо принесенного тобой браунинга с глушителем воспользоваться дробовиком, который лежит
Он пришел в себя, хотя глаза у него все еще мутные и смотрят в разные стороны. Подходя к нему, ты киваешь, потом встаешь перед ним, загоняя в магазин пару коричнево-красных патронов. Он пытается поднять глаза на тебя, но они его плохо слушаются. На тебе темно-синий комбинезон и вязаный шлем — шапочка вроде той, что ты пользовался в Лондоне. И черные перчатки. Высокочтимый Эдвин Персиммон, член парламента, что-то мычит под изолентой и по-прежнему пытается поднять на тебя глаза. Ты спрашиваешь себя, не слишком ли сильно шарахнул его дубинкой и не лучше ли тебе без лишних церемоний покончить с ним сразу выстрелом из дробовика и забыть обо всем остальном, потому что так будет быстрее и безопаснее для тебя, но все же решаешь держаться первоначального плана. Это важно; это показывает, что ты не какой-то псих, к тому же дополнительный риск поднимает тебя на новый уровень везения и удачи.
Ты поворачиваешь и идешь к вольере, полной гончих; они снова начинают лаять. Ты просовываешь оба ствола ружья в ячейку металлической сетки приблизительно на уровне пояса, потом направляешь стволы вниз, чуть наклоняешься, чтобы твое плечо плотно прижалось к прикладу дробовика, и разряжаешь оба ствола прямо в массу рычащих псов.
Дробовик отдает тебе в плечо. В выложенном шлакобетонными блоками пространстве выстрелы звучат оглушительно. Над вольерой стоит дымок — одна собака разорвана пополам, две другие лежат на бетоне и скулят, а остальные яростно лают, несколько носятся кругами по вольеру как безумные, разбрасывая солому. Ты переламываешь дробовик, гильзы вылетают из стволов, и одна из них ударяет мистера Персиммона в грудь. Его глаза широко открыты, и он что есть силы трясет калитку, к которой привязан. Ты перезаряжаешь дробовик, не вынимая его из ячейки, затем прицеливаешься получше и стреляешь поочередно из каждого ствола, убивая на месте еще двух собак и ранив трех или четырех. Дым на несколько секунд сгущается так, что ты чувствуешь горьковатый привкус в горле.
Теперь собаки просто взбесились, они воют тонко, жалобно. Одна собака так и продолжает бегать кругами, постоянно оскальзываясь на крови. Ты перезаряжаешь дробовик и стреляешь опять, убивая еще пару собак, остальные — их еще с полдюжины — по-прежнему бросаются на стены и лают. У той, что бегает кругами, из задней лапы течет кровь, но она не снижает скорости.
Ты поворачиваешься к мистеру Персиммону, приподнимаешь низ шлема, открывая рот, и кричишь, чтобы он услышал, невзирая на вой, визг и лай собак:
— Слушай, а они, кажется, получают удовольствие, — и подмигиваешь ему.
Затем перезаряжаешь дробовик и приканчиваешь еще пару гончих. Ты стараешься не попасть в ту, что бегает кругами, потому что решил: она тебе нравится.
Ты кашляешь от дыма. Кладешь дробовик и вынимаешь из правого носка «марттиини». Ты подходишь к мистеру Персиммону, который все продолжает бешено трясти калитку. Она начинает, скрежеща, соскальзывать вниз, но ты снова подтягиваешь ее наверх. Его глаза распахнуты во всю ширь. По лицу катится пот. Ты тоже здорово потеешь. Вечер стоит теплый.
Ты оставляешь край
— В Тегеране, на главном кладбище, есть красный фонтан, фонтан крови, посвященный мученикам, погибшим на войне.
Ты смотришь на него и слышишь, как он силится что-то сказать или крикнуть, но из-под носа у него вырываются только какие-то глухие и как бы далекие звуки. Неясно, то ли проклинает он тебя, то ли молит о пощаде.
— Тех, кого признавали виновными в тяжких преступлениях на последних этапах войны, не расстреливали и не вешали, — продолжаешь ты. — Их заставляли внести свой вклад в общую копилку войны.
Ты держишь нож так, чтобы он мог его видеть. Его глаза распахнуты до предела.
— Им пускали кровь, пока не умрут, — говоришь ты ему.
Ты присаживаешься перед ним и делаешь глубокий надрез сверху вниз на левом бедре, открывая артерию. Он издает носом отчаянный вопль и трясет калитку. Алая кровь бьет фонтаном, пропитывает его трусы, попадает на твои руки в перчатках и устремляется яркой струей вверх, доходя до его лица, которое покрывается красными капельками. Ты перехватываешь нож, чтобы сделать надрез на другой ноге. Он трясет сетчатую калитку изо всех сил, но безрезультатно — калитка не может соскользнуть вперед, потому что там сидишь ты и стопоришь ее ботинками. Его кровь хлещет как из ведра, переливаясь в свете лампочек наверху. Она бежит по обеим его ногам и капает с трусов; она бежит на его брюки вокруг коленей и впитывается в них.
Ты встаешь, протягиваешь руку и вынимаешь из нагрудного кармана его пиджака аккуратно сложенный платок, встряхиваешь его и дочиста протираешь им лезвие «марттиини». Это финский нож, вот почему у него такое странное название. Раньше тебя не посещала эта мысль, но его национальность очень даже подходит к данной ситуации — шутка забавная, хотя и мрачноватая: «Finnish» — так обозначена страна его происхождения, и с его помощью был устроен финиш мистеру Персиммону.
Поток крови ослабевает. Его глаза по-прежнему широко открыты, но теперь они снова помутнели. Он прекратил бороться, его тело обвисло, хотя он все еще тяжело дышит. Уж не плачет ли он? Хотя скорее это просто капли пота на его лице, которое стало белым, как простыня.
Ты даже жалеешь его — теперь это просто еще один умирающий. Пожимаешь плечами и говоришь:
— Да ладно. Могло быть гораздо хуже.
Ты поворачиваешься, собираешь свои вещички и оставляешь его там; кровь теперь едва капает, а его кожа под загаром белым-бела.
Немного крови собралось на бетонном полу перед ним, и теперь эта лужица соединяется с другой — вытекающей из вольеры, полной мертвых и скулящих собак.
Ты выключаешь свет и, открывая дверь, держишь браунинг на уровне плеча, затем осматриваешь все вокруг прибором ночного видения.
Я готов рыдать. Появилась И., но она притащила с собой своего мужа. Они вместе объявились в газете, но позвонивший со входа дежурный сказал, что пришла она (о муже не упомянул), и я помчался по лестнице, как ребенок за обещанной игрушкой, но, увидев их вместе в вестибюле перед стендом с последними шедеврами наших фотографов, чуть не взвыл от злости. Ивонна; высокая и гибкая, точеные мышцы, в черной юбке и жакете. Шелковая блузка. Короткие черные волосы, сзади подстрижены по-новому, еще короче, чем раньше, спереди торчком стоит челка. Она повернулась ко мне как раз в тот момент, когда на моем лице отразилось глубочайшее разочарование. Она виновато улыбнулась.