Посох волхва

Витаков Алексей

– Все вы так говорите! А потом подыскиваете себе молоденьких и – поминай, как звали…

– Мне нужна только ты! Я никогда не буду с другой!

– Правда? – Чаяна снова повернулась к Ишуте и прижалась щекой к его плечу.

– Я выучусь ради тебя ходить на ходулях! – Парень погладил русые волосы девушки.

– Зачем на ходулях?

– Затем, чтобы все-таки стать выше тебя!

– Глупый… Ты совсем дурак у меня! Ты лучше не уходи совсем. Что тебе здесь не так? Я же ведь не могу оставить немощного отца! Значит, чтобы быть вместе, тебе нужно принять мой дом.

– Ты знаешь, – молодой человек на некоторое

время задумался, – ты знаешь, когда-то, еще в раннем детстве, мне постоянно снился город. Такой, совсем небольшой. Воздух, отстиранный дождем, был удивительно прозрачен. Потом этот город стал являться перед моим мысленным взором просто так. Я никогда не видел его воочию, но я всегда знал, что найду его. А знаешь почему?.. Потому, что я любил его и сейчас люблю. Там есть такая улица, она резко сбегает вниз, а потом круто идет на подъем. В нижней ее части – небольшой мосток, но не через ручей или речку, а над оврагом. Он настолько глубок, что верхушки деревьев, что растут по его склонам, еле достают до перил моста. До моста и после улица очень хорошо вымощена, камни настолько плотно подогнаны, что между ними невозможно провести стеблем травинки. Дома по обеим сторонам до оврага и после утопают в зелени фруктовых деревьев. Но, главное, я повторюсь, – это воздух! Он всегда словно после дождя чист и наполнен утренним солнцем… Почему я вижу этот город? И когда я его найду?..

– Ха! – Чаяна привстала на локте. – Ты шутишь?

– О чем ты? – Ишута поморщился.

– Так ведь место, которое ты описываешь, есть здесь. В моем городе!

– Прекрати так смеяться надо мной! Я поведал тебе свои грезы, а ты…

– Да нет же! Я совсем не смеюсь над тобой. Пошли, я тебе покажу это место. Но вначале… м-м… поцелуй меня! Нет, полюби сильно-сильно!.. Ну зачем тебе нужно возвращаться на свой Днепр?

– Я волхв, Чаяна! – Ишута уже целовал девушку, поднимая подол сарафана и обнажая мягкую красоту чуть смугловатых бедер. – Я не имею права оставить свое место, не найдя преемника. Но дело даже не в этом. Я должен исполнить свое предназначение. А какое оно, я пока не знаю. Для этого мне нужно вернуться в дом, оставленный мне в наследство Абарисом.

– Тогда сполняй скорее свое предназначение и возвращайся! Ты будешь по утрам любоваться моей обнаженной грудью! Мудрые люди говорят, что от этого мужчины становятся сильнее и дольше живут! – Девушка сладко задыхалась в объятиях Ишуты.

– Что еще говорят мудрые люди?

– Еще они говорят о…

– Да, я буду по утрам смотреть на твою обнаженную грудь, а вечером засыпать, положив голову вот на этот гладкий и такой вкусный животик! – Ишута оторвался от губ девушки и, скользнув вниз, поцеловал ямку пупка.

– Щекотно!.. – Чаяна хихикнула. – Но почему Аника сам не может пойти на Днепр? Этот костолом…

– Аники больше нет! – Молодой человек вздрогнул и резко отпрянул от девушки. – Его больше нет, понимаешь?

– Как – нет? – Чаяна села, прикрываясь скрещенными руками.

– Несколько дней назад я встретил человека. У него еще был такой противный, свистящий – нет, пожалуй, шипящий голос! Он показал мне прядь волос Аники. Точнее, эта прядь теперь у меня.

– С чего ты решил, что Аники больше нет? Подумаешь, прядь! Да мало ли я отстриженных волос найти могу!

– Я точно знаю, это его прядь. Я ни с чем ее и никогда не спутаю, – твердо сказал Ишута. – Прядь –

доказательство того, что мастера больше нет. Он бы просто так не отдал свое забрало. Для него эта прядь служила надежной защитой. Ни порча, ни сглаз, ни взгляд соперника не могли пробить эту завесу из седых волос. И ни один человек не мог дать подробного описания его лица. В этом была сила Аники. Образ создается не случайно и не за считаное время. Он долго вынашивается, продумывается до мельчайших деталей.

– Интересно было бы увидеть лицо человека, изуродовавшего моего отца…

– Твой отец сам был не прав!

– Постой, – Чаяна поднесла маленький кулачок к губам. – Отец что-то говорил мне о другом воине… Или не воине?.. В общем, есть кто-то еще, кто-то более непобедимый, чем Аника. И, кажется, его зовут Змей!.. Это не имя, конечно, а прозвище. Но за что так могут прозвать человека?

– Чаяна! – Лицо Ишуты побледнело. – Покажи мне то место в твоем городе…

– Где улица сбегает к оврагу, а потом взмывает вверх? Где воздух прозрачен, словно постиран утренним дождем?.. Покажу, но ты еще чуть-чуть…

– Да, милая… Но потом обязательно, ладно?.. – Ишута недоговорил. Пахнущие земляникой губы полонили его уста.

Когда Чаяна наконец оторвалась от Ишуты, солнце уже садилось и закатные лучи его проникали теперь сквозь дыры в западной стене сарая. Чуть позже, взявшись за руки, молодые люди побегут к тому месту в городе, о котором оба говорили, но которое один из них еще не видел. Чуть позже они будут, стоя на мосту над оврагом, глубоко вдыхать запах сочных трав, молодой листвы и своих собственных тел. И бешено любить друг друга. Чуть позже… а пока Ишута смотрел на тонкую, еле заметную ниточку слюны, которая тянулась из чуть приоткрытого рта девушки, и понимал всей своей сутью, всем тем, что было выше и больше него самого, что любит. Любит!

И снова ему вспомнился Аника.

«…Любовь! Как можно описать то, у чего нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха! Ею наслаждаешься и от нее сгораешь. Она редко бывает по-настоящему взаимна. Чаще же и вовсе безответна. Иногда один человек позволяет другому любить себя, при этом мучается и страдает угрызениями совести, поскольку понимает, что обманывает. Хотя конечно же продлевает счастье того, кто любит и предан. Игра во взаимность может длиться годами, а может – всю жизнь. В результате страдает тот, кто проявил жалость и позволил другому себя любить. Он обрек себя на узилище, на жизнь в кандалах. Он вечно вынужден оглядываться на того, кто живет им, боясь причинить боль и вызвать ревность. Рано или поздно от человека, который пришел в этот мир, чтобы любить и быть любимым, остается лишь оболочка, некая форма, загнанная в сосуд желаний того, другого, который постоянно говорит о своих чувствах.

Никогда, Ишута, не ходи по такой тропе, как бы ни была сильна жалость или как бы ни казалась хороша золотая клетка, куда тебя манят пальчиком.

Иди только лишь туда, где от радости во всем существе разливается блаженство, которое не объяснить нашими пятью чувствами. Иди к той любви, что возвращает силы и свойства, казалось бы, уже давно забытые тобой. К той, что вновь отворяет иссохшие родники сердца. К той, которая не терпит примесей и ничего чужеродного. Ищи ее и помни. Нет ничего более непрочного и пугливого, чем любовь. Но только она дает нам бесконечно простое счастье…»