Посол Урус Шайтана(изд.1973)
Шрифт:
Выслушав дозорных. Серко надел на саблю шапку и поднял ее. Это был условный знак. В гот же миг десятки чаек вынырнули из камышей, из-за кустов чернотала и быстро помчались наперехват турецким кораблям. Как быстрокрылые птицы, летели они по спокойным водам Корабельной, со всех сторон окружая вражескую флотилию.
— С богом, братья-молодцы! — прогремел голос Серко. — Палите из гакивниц! Стреляйте из мушкетов! На приступ! Готовьте крюки! На приступ!
Над рекой раздались пушечные выстрелы. Запорожские
Две подбитые чайки пошли на дно. Уцелевшие с них запорожцы барахтались в воде, сбрасывали с себя одежду и, фыркая, поворачивали к берегу.
Серко стоял на своей чайке, окидывая взглядом все устье Корабельной, где завязался бой. Турецкие корабли остановились, нарушили строй. На них заметались, закричали янычары, усиливая пушечный огонь.
— Кидайте огненные трубки! Ошарашьте песьи морды! — крикнул Серко, видя, что еще одна чайка перевернулась от попавшего в нее ядра и пошла на дно.
На каждой чайке было по две начиненных порохом трубки, изготовленных в мастерских Сечи. Это было великолепное изобретение запорожцев. С одной стороны трубку наглухо заклепывали, а с другой оставляли открытой. Сюда засыпали порох, вставляли пропитанный селитрой фитиль. Трубку заряжали в гакивницу вместо ядра. Небольшой заряд пороха выталкивал трубку из ствола пушки и одновременно поджигал фитиль. От фитиля загорался порох в самой трубке, мчал ее к цели, где она разрывалась со страшным грохотом и разбрасывала палящий огонь…
Услышав приказ кошевого, Звенигора вставил трубку в жерло пушки, насыпал в запал пороха и поднес факел. Огненная трубка прочертила в сизом дыму сражения яркий след и взорвалась в снастях головного вражеского корабля. Сноп огня ослепил глаза… Турки дико закричали и бросились тушить пожар.
Чайка скользнула боком о борт корабля.
— Кидай крюки! — крикнул Звенигора.
Вверх полетели тяжелые железные крючья с острыми лапами. Повисли крепкие веревочные лестницы. Над бортом блеснули кривые турецкие сабли. Некоторые из них успели перерубить две-три лестницы, но с чайки прогремел залп казацких мушкетов, и несколько янычар с криками бултыхнулись в воду.
— На приступ! На приступ!
Арсен ухватился за перекладину, подергал: крепко ли зацепился крюк за обшивку корабля? Крепко! Теперь саблю в зубы, пистолет в правую руку — и быстро полез вверх. Перекинул ногу через борт… На него налетел янычар, занес саблю над головой. Арсен выстрелил в упор. Турок без крика свалился навзничь. Арсен перешагнул через него и саблей отбил нападение приземистого толстого турка.
А за ним уже взбирались Метелица, Спыхальский, Секач, Пивень. На палубе завязался короткий, но жестокий бой. Замолкли
— Бейте их, иродов, хлопцы! — гремел Метелица, перекрывая своим могучим голосом шум и крики. — Не щадите проклятых! Они нашего брата не милуют!
Его сабля не знала усталости. Вместе с Секачом и Товкачом он теснил янычар к корме и там сбрасывал в воду. Возле него вертелся Шевчик, жаля, как шершень, тех, кто увертывался от ударов Метелицы.
Арсен дрался молча. Зато Спыхальский, идя рядом, не умолкал.
— А, холера ясна, получай гостинец от меня, басурман! — приговаривал он, опуская на голову янычара длинную саблю. — Згинь до дзябла!
Его зычный голос, как и голос Метелицы, наводил ужас на врагов.
— Налетай, проше пана! — гремел он на всю палубу. — Попотчую полной чаркой!
— Пан Мартын, — крикнул Звенигора, — смотри, что за птица перед нами! Сам паша! Надо живым взять!
В толпе янычар, отбивающихся от казаков, выделялась белоснежная чалма паши.
— А, гром на его голову! — загудел Спыхальский. — Вот это, проше пана, встреча! — И крикнул через головы турок: — Эй, паша, сдавайся!
Высокий, худой паша поднял глаза, зловещая улыбка легла на его сухое коричневое лицо. Седая козлиная борода задрожала, словно ее кто дергал снизу.
— Сдавайся, паша! — крикнул и Арсен.
Паша зло взглянул на казака и выхватил из-за пояса пистолет.
— Мартын, берегись! — крикнул Арсен.
Но было поздно. Прогремел выстрел. Спыхальский вскрикнул и выпустил саблю из рук. Пуля попала в грудь.
— Ох, пся крев!.. — Он согнулся, зажал рану ладонями и начал медленно оседать на залитую кровью палубу.
Заметив, что между пальцами товарища обильно сочится кровь, Арсен подхватил Спыхальского, придерживая, чтобы не упал под ноги разъяренных бойцов.
— Братья, кончайте их! — крикнул казакам. — Пашу живьем брать!
— Друже, оставь… Это смерть моя… — простонал пан Мартын. — Эх, пся крев! Не доведется еще раз повидать свою Польску… отчизну любу!
Арсен подтащил его к борту, передал казакам, что оставались в резерве на чайке. Сердце Арсена содрогнулось от гнева и жалости. Не брать пашу в плен! Отомстить за пана Мартына!
Но бой уже закончился. Всюду лежали убитые и раненые. Паша стоял у стены надстройки, скрестив на груди руки. По его морщинистым щекам катились слезы.
Казаки вокруг него никак не могли отдышаться, вытирали вспотевшие лбы.
Звенигора поднял саблю:
— Старый пес! Нет тебе моей пощады!
Казаки перехватили его:
— Опомнись, Арсен! Ты же сам приказал взять его живьем!.. И безоружный он…
Арсен понурил голову. Слезы душили, не давали дышать. С усилием выдавил жгучие слова: