Посол Урус Шайтана(изд.1973)
Шрифт:
А Чернобай, словно читая его мысли, цедил сквозь зубы слова, которые терзали сердце, как грязные когти рану.
— Мальчишка! Сопляк! Кому ты вздумал стать поперек дороги? Ха-ха-ха! Чернобаю! — Он говорил о себе в третьем лице. — Надо быть последним дурнем, чтобы решиться на такое! Я вижу, ты уже каешься. Тебе не хочется умирать. Ещё бы! Ты уже понял, что за ошибку — стать на пути Чернобая — ты рассчитаешься своей дурной головой! Ты ведь уже жалеешь, что вступился за тех пташек! — Он кивнул головой на ветряк, где один из парней снова связывал девушек. — Тебя мучает мысль, что никто никогда
Звенигора вздрогнул от этого хриплого смеха, как от прикосновения гадюки. Понимая, что терять уже нечего, он внезапно рванулся и ударил врага ногами в живот. Чернобай вскрикнул и кубарем покатился по земле.
Его парни кинулись на Звенигору. Один рукояткой пистолета с размаха ударил по голове, другой, бросив девчат, навалился всем телом, заломил казаку руки назад.
— Не убивайте! — крикнул, корчась, Чернобай. — Я сам!
Парень помог ему подняться. Согнувшись и держась за живот, он медленно подошёл к Звенигоре, выхватил из ножён короткий татарский кинжал. Перекошенное от боли и злости лицо посинело, как у мертвеца, оскалилось неестественно дикой гримасой.
«Куда ударит? В сердце? В живот? Или перережет горло?» — мелькнула в голове казака мысль.
Почему-то совсем не чувствовал страха. Словно не о его жизни шла речь. Тело казалось чужим, деревянным. Только снова в мозгу, как молния, мелькнула мысль: «А поездка в Турцию? Что подумает Серко? Ведь он никогда не узнает, что со мной случилось… А мать? Бедная моя!..»
Но Чернобай не ударил. Подержав кинжал в руке, скользнул взглядом по кустарнику и крикнул парням:
— Хлопцы, мигом очистите ровненький граб и хорошенько заострите — посадим эту стерву на кол! Да быстрее!
Парни выхватили сабли и побежали к лесу.
В это мгновение со склона донёсся резкий свист. Потом повторился. Кто-то, очевидно, подавал сигнал тревоги…
— Назад! — крикнул Чернобай, и парни подбежали к нему. — Бросьте его на коня! Возьмём с собой. Сейчас некогда. Но, клянусь пеклом, он у меня ещё сегодня будет корчиться на колу!
Сопя и ругаясь, парни подхватили Звенигору, взвалили на коня, арканом связали ноги, крепко приторочили к седлу. Потом то же самое проделали с девушками.
Подъехал всадник.
— Что там? — тихо спросил Чернобай.
— Кто-то едет по склону вверх.
— А, черт! Заткните ему рот, а то, не ровен час, начнёт кричать.
Звенигоре всунули в рот шершавый вонючий кляп. Дышать стало тяжело. От удара пистолетом гудела голова.
— Ну, айда! — Чернобай вскочил на коня. — Митрофан, береги мне его как зеницу ока. В случае опасности нож под ребро. Чтоб и не пикнул!
Отряд рысью выехал на лесную дорожку, что петляла меж голых деревьев. Никто не разговаривал, только глухо топали копыта.
Вскоре началась степь. Густые сумерки окутывали землю.
Луна ещё не взошла, и холодное зимнее небо серым колпаком опускалось сверху.
У Звенигоры затекли завязанные ноги и руки. Вонючая тряпка не давала дышать. Он старался вытолкнуть её изо рта языком, но только наглотался шерсти.
Дороге, казалось, не было конца. Около полуночи
— Езжайте за нами, — приказал Чернобай парням, а сам с татарином поехал впереди.
Они спустились в глубокий овраг, где горел костёр. По склонам паслись стреноженные кони. На холодной, промёрзшей земле сидели и лежали люди — захваченные в полон мужчины, женщины, подростки. Возле них с обнаженными кривыми саблями ходили татары-часовые.
Заметив прибывших, от костра поднялись двое, придержали коней у Чернобая и сопровождавшего его татарина.
— Али, — обратился к нему Чернобай, — смотри товар, у меня времени мало.
С этими словами он кивнул парням, чтобы сняли с коней девушек. Бледные от страха и переживаний, они испуганно смотрели на татарина, который зацокал языком и расплылся в радостной улыбке.
— Ай-вай! Якши! Дуже допре! — путал он татарские и украинские слова. — Якши ханум! [13] Ага [14] знает толк! Недаром моя делал такой опасный поход. Будет чем продавать в Кафу! [15]
Он подошёл к девушкам, грязными пальцами поднимал их подбородки и, цокая языком, заглядывал в глаза. Несчастные онемели от страха, вздрагивали от омерзения, но Али не обращал на это никакого внимания.
13
Ханум (турец.) — женщина.
14
Ага (турец.) — господин, хозяин.
15
Кафа (истор.) — Феодосия.
— Ай-вай! Якши ханум, — удовлетворённо повторял он. — Спасибо, мий дорогой труже, спасибо, ага Петро!
— Товар для ханского гарема, — сказал Чернобай. — Плати деньги, Али!
Покрытое оспой лицо татарина сразу стало суровым, непроницаемым. Глаза сузились.
— Сколько?
— По полторы тысячи цехинов! [16]
Али проглотил слюну, словно подавился.
— По пятьсот.
Чернобай отрицательно покачал головой.
16
Цехин (итал.) — старинная венецианская золотая монета.
— По шестьсот. — Али облизал языком пересохшие на морозе губы.
— Ты выручишь по три тысячи, Али. Я знаю. Таких девчат ещё никогда не продавали ни в Кафе, ни в самом Стамбуле. Они стоят больше, чем все твои невольники. — Чернобай скосил глаза в ту сторону, где ясырь. Мне они тоже не даром достались…
— Знаю, каждый охотник, выходя на охоту, рискует… Но денег ты за них не платил.
— Не стоила б овчинка выделки… Так какое твоё последнее слово?