Посол. Разорванный остров
Шрифт:
В своём кабинете Горчаков, брызгая пером, написал половину странички убористого текста, позвонил в колокольчик:
– Значит, всё-таки Париж, – расстроено бормотал канцлер себе под нос. – И зачем он вам сдался, японские господа самураи? Что вы хотите показать нам, убогим?
В дверях возник помощник министра. Горчаков глазами указал ему на только что подписанную бумагу:
– Это отдайте в первое отделение нашего шифровального департамента, барону Таубе. Пусть самым срочным образом отправят в Париж, графу Орлову. А в Кронштадт для Неаполя по прямому проводу отправьте,
– Будет исполнено, ваше сиятельство…
При канцелярии министра иностранных дел существовал шифровальный департамент, структурно поделённый на два отделения. В первом обрабатывались письма и директивы министерства, адресованные послам и консулам за границу. Второе отделение, руководимое тайным советником Долматовым, занималось более деликатными делами: здесь разбирались копии шифротелеграмм, которые удавалось добыть из дипломатической почты иностранцев. «Добыча» производилась двумя путями: перлюстрацией корреспонденции и методом прямого подкупа курьеров, перевозящих почту иностранных послов и консулов, аккредитованных в России.
Читая чужую переписку, и канцлер, и все чиновники МИДа от мала до велика, отдавали себе отчёт в том, что и российскую засекреченную почту заинтересованные в том иностранцы читают не менее старательно. Системы шифровки, коды и ключи к ним периодически менялись, но это вызывало лишь временные затруднения. Проходила неделя-другая, и добывались новые коды и ключи к ним. Причём добывать их в Европе труда не составляло: во второй половине XIX века в Берлине, Женеве, Брюсселе и Амстердаме сложился настоящий рынок шпионской атрибутики со своими расценками, со стабильными спросом и предложениями.
Именно по этой причине совсем недавно Горчаков, по совету барона Таубе, и завёл несколько неизвестных большинству сотрудников МИДа секретных телеграфных контор, одна из которых и переслала ему нынче шифровку из Неаполя. Из тайного фонда министерства были выделены деньги на покупку домов в непосредственной близости от Петербурга. Купчие, естественно, были оформлены на подставных лиц. Инженеры военного министерства протянули из «контор» прямой провод в МИД. В самих же «конторах» поселились самые обычные люди – где отставной офицер, где скромный рантье, где торговый представитель зарубежной фирмы.
Об установленных в «конторах» новейших телеграфных аппаратах знала только доверенная прислуга, тоже, впрочем, числящаяся по штату внешнеполитического ведомства.
Время от времени по этим адресам приносили депеши из настоящих телеграфных контор – как правило, вполне с виду безобидные и бесхитростные. На самом деле эти телеграммы были своего рода мидовскими молниями. Обработанные депеши по прямому проводу уходили в министерство, а там, как правило, незамедлительно докладывались высшему руководству.
Так случилось и на сей раз. Получив подтверждение о необъяснимом пока повороте японского посланника во Францию, Горчаков немедленно отправил в Париж шифровку о приоритетной необходимости установить самое тщательное наблюдение за персонами, имена которых графу Орлову будут сообщены дополнительно из другого источника. Имя персоны было
Не сомневаясь, что официальная директива на имя графа Орлова уже сегодня будет расшифрована и ляжет на столы европейских коллег, Горчаков надеялся, что к истинному объекту его интереса «дорожки» у них пока нет.
Глава четвертая
Хозяин кабинета впёр в посетителя тяжёлое пламя единственного глаза, и тот, испытывая большие неудобства, тихонечко заёрзал на стуле, однако свой взгляд, удерживаемый на уровне коротких бачков высокопоставленного собеседника, отводить поостерёгся. Граф Николай Алексеевич Орлов, хоть и слыл, в отличие от своего отца, либералом, однако с преклонным возрастом старые раны и постоянное дурное самочувствие стали давать о себе знать. Более всего же граф не любил, когда собеседники в разговоре с ним отводили глаза в сторону. Николай Алексеевич в таком случае мог резко вспылить, наговорить кучу обидных предположений, а то и просто выгнать. Не поглядит, не вспомнит, что Александр Александрович Мельников – не губернский секретаришка, а чиновник 5-го класса, статский советник…
Чрезвычайным посланником в Париж генерал-лейтенант граф Орлов был назначен три года назад, в декабре 1871 года, ранее исполняя такие же должности в Австрии и Великобритании. Мельников прекрасно знал послужной список посланника и глубоко уважал этого человека за былые заслуги на полях сражений. В турецкой кампании 1854 года, будучи ещё в чине полковника, Орлов руководил штурмом форта, и в одну ночь получил девять тяжёлых ран и лишился левого глаза. Обласканный за личную храбрость императором, граф не пожелал доживать дни где-нибудь на покое и уже через самое малое время попросил у государя «живое дело». Чтобы не обидеть старого вояку, государь и направил его на дипломатическое поприще.
Но и тут генерал предпочитал действовать по-кавалерийски, не желая порой даже слышать об азах дипломатического искусства, чем приводил в отчаяние и начальство МИДа и коллег. Со временем граф стал прислушиваться к отеческим увещеваниям государя, осторожным подсказкам коллег из внешнеполитического ведомства. И хотя в узком кругу семьи либо друзей по-прежнему говорил о глубочайшем отвращении к обычным в дипломатической среде увёрткам, недоговоркам и хитростям, на службе он стал использовать во благо дела даже свой имидж прямого, бесхитростного служаки-генерала.
Но вот к чему Николай Алексеевич Орлов за всё время службы посланником так и не смог привыкнуть, так это к насущной необходимости чтения чужой почты, добывания шифров и кодов, тайного наблюдения за иностранными коллегами, а паче чаяния – использование попавшего в руки компромата к вящей пользе отечества.
Вот и сейчас он касался принесённой Мельниковым папки с материалами оперативного наблюдения кончиками пальцев, с явным отвращением. Когда речь шла о тайных операциях, даже густая щётка усов над верхней губой графа шевелилась как-то осуждающе.