Посол
Шрифт:
Софья вырвала изо рта кляп и почувствовала, как внутри нее рождается истерический смех.
Она свободна!
Хотя опасность не миновала, возбуждение близкого побега кружило голову. Зная, что ноги пока не способны нести ее, Софья поползла по полу к выходу, ведущему из этого замка ужасов на волю.
Она отодвинула щеколду и подняла крышку люка.
Каспар рявкнул толпе перед ним убираться с дороги и помчался по Громадному проспекту на спине Магнуса. Он и все Рыцари Пантеры, способные передвигаться верхом, оседлали коней тотчас же, как Каспар осознал, что именно бросил
Павел объяснил, где размещается Легион Грифона, и, хотя никто не мог бы дать гарантий, что Кажетан окажется там, это место было ничем не хуже остальных, чтобы начать поиски.
Их суматошная скачка по Кислеву слилась в одно размытое пятно: слишком много эмоций сражались за первенство в голове Каспара, чтобы он мог мыслить ясно. Гнев, жажда мщения, страх и, сильнее всего, надежда. Шанс вернуть Софью вытеснил даже злость на Кажетана. Что это – гнусная шутка, рожденная ревностью? Мысль о том, что человек может пасть так низко из-за своего извращенного видения любви, внушала отвращение и ужасала Каспара.
Когда посол уже впрыгнул в седло, из дома выбежала Анастасия, и лицо ее пылало той же холодной яростью, что и его. Она взяла его за руку и заглянула глубоко в глаза мужчины.
– Если он причинил вред Софье, я хочу, чтобы ты убил его, – сказала она.
– Не беспокойся, – пообещал Каспар, – если он причинил ей вред, сами боги не спасут его.
Глава 9
Боль жгла бок, как злобное солнце, кровь струилась из дыры, проделанной пулей, вылетевшей из пистолета фон Велтена. Кажетан заткнул рану подолом рубахи и прижал тряпку ладонью. Он чувствовал, что пуля прошла навылет, выйдя из спины, но знал, что настоящая опасность таится в пыли и волокнах ткани, втянутых в рану пулей. Он не желал подыхать в конвульсиях лихорадки на Лубянке, хотя знал, что именно это он и заслужил.
Голова раскалывалась от гневного крика истинного «я», сердящегося на то, что он сделал. Оно ломало воздвигнутые им барьеры и вопило, что он слаб, что он дурак, что он сопливый поганец, не достойный ничего, кроме петли палача.
Кажетан знал, что это «я» говорит правду и что он проклят, но ведь можно попытаться исправить все те ужасные вещи, которые он натворил. Трудная задача, но почему бы не попробовать. Он переступил черту, за которой все законы смертных потеряли для него всякое значение, и теперь плакал горькими слезами, скача к казармам Легиона Грифона.
Трое воинов с бритыми головами недоуменно взглянули на пронесшегося мимо всадника, соскочившего за воротами с коня и, хлопнувшего взмыленного скакуна по крупу. Кажетан выхватил один из своих кривых мечей, продолжая другой рукой зажимать рану. Бойцы, увидев кровь, промочившую рубаху, закричали что-то, но он, не обращая на них внимания, захромал через двор к пустующим продуктовым складам, глядя на чердак, где его ждала она.
Один из бойцов Легиона Грифона схватил его за руку, но Кажетан стряхнул ее, развернулся и разрубил успевшего лишь вскрикнуть человека почти пополам. Остальные в ужасе отпрянули – его искусство владения
Все, что он мог сделать сейчас, – это покончить со всем. Это все, что ему осталось.
Он убьет свою мать, а потом убьет себя. Их кровь смешается на земле, и перед ними откроется вечность – вечность вместе.
Они умрут, укачивая друг друга в объятиях, и мысль о том, что все подходит к концу, делала его счастливее, чем он был когда-либо.
Софья спустилась по лестнице с чрезвычайной осторожностью, точно рассчитывая каждое движение. Искусанные крысами ноги болели, дрожали и подгибались. Под чердаком обнаружилось помещение, пахнущее как редко посещаемый склад. Здесь сильно пахло животными, и она разглядела попоны, седла и уздечки, сваленные грудами по всему длинному, пыльному залу, – никто, по-видимому, не ступал сюда какое-то время. Склад располагался над конюшней с накиданной на пол соломой и несколькими лошадьми, переминающимися в узких стойлах, образуя как бы антресоли.
Из засыпанных снегом окошек слегка сочился тусклый свет, и женщина увидела еще одну лестницу, ведущую вниз, к стойлам. Она понятия не имела, где находится, но мерцание солнечного света в щелях плохо пригнанных створок превратилось для нее в маяк прекрасной, священной надежды.
Софья опустилась на пыльный пол и поползла ко второй лестнице. И тут она услышала крики. Кричали где-то поблизости, и кричали от боли, так что сердце женщины наполнил жгучий ужас.
Дверь в конюшню распахнулась, и в помещение полился свет.
Софья, отвыкшая от такой яркости, зажмурилась. Она услышала шаркающие по соломе шаги, всхлипнула от страха и поневоле открыла глаза – кто-то взбирался по лестнице к антресолям.
Что делать: надеяться или бояться? Освобождение ждало ее или смерть?
Она подтянула тело к лестнице, глаза слезились от солнечных лучей. Софья стиснула нож здоровой рукой и увидела, наконец поднимающегося человека.
Он преодолел еще ступеньку, и, узнав приметную фигуру Саши Кажетана, дрожащая Софья вздохнула с облегчением. Это не Каспар, но лицо, по крайней мере, не чужое. Затем она заметила кровь на его руках.
Он взглянул вверх, и в этих пронзительных, ужасающе знакомых фиолетовых глазах сверкнуло безумие.
– Это все ради тебя… – произнес он.
В эту секунду женщина поняла, кем все это время был Мясник, и закричала.
Рыцари Пантеры ворвались в открытые ворота казарм Легиона Грифона и тут же выхватили мечи, увидев вооруженных людей, толпящихся в центре тренировочного дворика. Каспар натянул поводья и тоже вытащил клинок.
– Где он? – громыхнул вопрос посла, направившего оружие на ближайшего закутанного в меха воина. – Где Кажетан?
Рыцари Пантеры рассыпались, окружив бойцов Легиона Грифона. Мечи они держали угрожающе, и даже самый туго соображающий кислевит понял бы, что они готовы пустить оружие в ход в любой момент. И хотя кислевиты не страдали отсутствием храбрости, они понимали, что с вооруженными рыцарями в доспехах им не справиться.
Каспар хотел было снова выкрикнуть вопрос, когда увидел мертвого воина, лежащего на брусчатке, и алый след, ведущий к повисшим на петлях распахнутым дверям длинного и высокого здания конюшни в дальнем конце двора.