Посольство
Шрифт:
Это симптомы сумасшествия и одиночества, признак того, что она замужем за человеком, который сбился с пути и готов потянуть ее за собой. Это признак отчаяния и страха, потому что она не знает, как выбраться на правильную дорогу.
Ей так хотелось с кем-то поговорить об этом. Нед издевался над привычкой изливать свои проблемы друзьям, но вся эта чертова гордость от того, что он работает в разведке.
У нее очень редко бывали подруги, которым можно все рассказывать. Неудивительно для жены военного, кочующей с места на место! А уж если появлялась соседка или подруга, которым можно было довериться,
Трудно быть дочерью генерала Криковского. Ты как бы источаешь непогрешимость. Стойкость. Верность. Ты говоришь себе и миру: вот несгибаемая малышка, которая может выдержать все, что ни обрушит на нее жизнь. Не поверив в это, ошибешься и ты, и мир.
Обычно не Лаверн рассказывала о своих проблемах подругам, а они ей. Нет, думала она. Я никогда не была в таком положении, как сейчас. Хоть бы поделиться с кем-нибудь!
В Лондоне есть капеллан [65] , наверняка даже несколько капелланов, к которым можно обратиться за помощью. Но об ее проблемах не расскажешь мужчине. К тому же хотелось бы, чтобы капеллан был католиком.
65
Капеллан – военный священник.
Но где-то в этом вонючем городе должна же быть женщина-капеллан, консультант по семейным проблемам или хоть кто-то в в этом роде. Неужели нет женщины, которая выслушает, даст совет – пусть даже за деньги. В конце концов, совет принимать не обязательно, так что кроме денег она ничем не рискует.
Вот только одно – как найти такую женщину?
Кого спросить? – подумала Лаверн. Кто назовет надежные адреса и не раззвонит об этом на всех перекрестках? К северу от Лондона есть группа психологических консультантов для женщин-военнослужащих. Но там только сопли вытрут, а твои секреты через десять секунд выболтают всем.
На улице перед окном кухни маленький черный дрозд с оранжевым клювом залился песней, символизируя вечное торжество музыки. Лаверн помахала ему:
– Хэлло, дроздик.
Она сварила себе чашку кофе, уселась за кухонным столом и принялась листать телефонную книжку. Нет, здесь помощи ждать не от кого. Почти все уже опять в Штатах. У нее, в сущности, не было знакомых за океаном, а тем более здесь, в Лондоне. Черный дрозд пускал переливчатые трели, свистел, чирикал.
Она сидела, уставившись на маленькие горшочки с цветами, которые поливала для Лу Энн. Дрожь внутри стала лихорадочной. Это кофеин действует, сказала себе Лаверн. Она обхватила голову руками и долго беззвучно рыдала.
Тот, кто называл себя Фаунсом, ощутил, что пока его планы реализуются как надо. Он обдумал предложенное Хаккадом, пока курил огромную сигарету – очень тонкую и длинную – ее делал специально для него один табачный фабрикант в Монте-Карло. Там была его штаб-квартира. Ему нравилось убеждать всех, будто его база в Женеве, хотя там были только его деньги.
Убить Хаккада и женщин. Или стать его партнером.
То, что предложил ему Хаккад, было половиной в Панъевразийском кредитном тресте. Это далеко не мелкая уступка. В одну ночь он стал бы одним
Он стряхнул пепел за окно. Еще кое-что понадобится и от американки, и от сестры доктора. Первая – ключ к Хефте, вторая – к Хаккаду. Ладно, пусть все они еще поживут.
Хефте до воскресенья. Сейчас, этажом ниже, он убеждает своих собратьев – а их там почти пятьдесят – в том, что в воскресенье надо действовать во имя новых славных символов. Представьте, говорит он им, целая команда правоверных арабских воинов освящает джихад в Большой мечети перед тем, как с львиным рыком броситься на Уинфилд-Хауз.
От удовлетворенной улыбки тонкая сигарета во рту Фаунса чуть заметно шевельнулась. Дорогой Хефте. Не будь он предателем, что бы стало с этим планом? Что бы стало со всем планом без его предательств? В воскресенье предатель поймет смысл отвлекающего маневра. За несколько минут до того, как его борцы за свободу появятся в Большой мечети, телефонный звонок предупредит об этом полицию.
Улыбка снова заиграла на его губах. В глазах не было жестокости. Когда Хефте задержат и это отвлечет внимание сил безопасности Уинфилда, в дело пойдут настоящие бойцы.
После того как перестрелка закончится, заложники окажутся в безопасности в подвале Уинфилда, а американцы поймут, что их одурачили, будет уже слишком поздно. Тогда начнутся переговоры, медленные и выматывающие, и традиционные жестокости: обрезанные уши, предсмертные просьбы, расчетливые изнасилования, точно выверенные убийства – короче, все как обычно.
Потом, когда Хефте сыграет роль приманки, придется отпустить его вместе с американкой. А Хаккад и его сестра останутся под охраной в целях безопасности. Отлично сбалансировано. Потом будет время разобраться с Хаккадом.
Он сделал еще одну глубокую затяжку и внезапно щелчком отбросил сигарету; она описала широкую дугу над лондонской улицей. Это был красивый жест: он словно бросал перчатку всему миру.
Совещание в кабинете Ройса было коротким, едва ли больше десяти минут, но за это время Макс Гривс и Нед Френч рассказали советнику-посланнику то, что они знали о Риордане, Вимсе и всей этой истории, Джейн Вейл добавила кое-что об участии в этом ЦРУ, Ройс же напустил на себя устрашающе сердитый вид.
Коннел был мрачен, хотя он и не испытывал ни злобы, ни тем более ненависти. Его раздражение выдавали напряженный подбородок, плотно сжатые губы и две вертикальные складки на лбу между широко посаженными глазами, хотя складки врезались в кожу, новые морщины не появлялись.
– Удивительно, правда, – спросил он, ни к к кому не обращаясь, – мы сидим здесь, пытаемся заниматься делами, что-то контролируем, продвигаем и вдруг, как гром среди ясного неба, кто-то сует гаечный ключ в спицы. Этот Вимс. Но история будет неполной, если не знать, что в ней замешан его превосходительство.