Постель и все остальное
Шрифт:
Арсений поморщился – еще один Колумб, стремясь в Индию, открывает Америку. Можно подумать, что раньше, когда его желания исполнялись, никто не страдал от богооставленности. Захотелось прекратить чтение. В конце концов, на эту тему попадались и более зрелые рассуждения. Но когда-то он битый час рассказывал другу об особенностях своей кинематографической памяти. Вряд ли это было интересно. Александр же слушал, потому что Арсению нужно было выговориться. Придется отдать долг. Он тронул мышку и облегченно выпрямился – один короткий абзац, и на волю.
«Я вспомнил, что в Евангелии открытым текстом говорится про меня. Есть злаки, посеянные Богом, а есть плевелы,
От неожиданности Арсений поперхнулся. Мысленно комментируя отрывки, он едва не упустил главное – Александр грозился покончить с собой. Чушь. Кризис веры – не повод для самоубийства. Или повод? После сорока ряд друзей Арсения поредел. Двое умерли от инфаркта, один погиб в автокатастрофе. Но никто не додумался убить себя сам. И почему? Чуда лично для Александра не устроили? А уж как он просил! Невероятно. Надо позвонить людям, которым друг пожелал здравствовать, выяснить, в какую больницу его отправил тот, кто первым открыл свой почтовый ящик. В котором часу этот ненормальный разослал прости-прощай? В полдень? Выбрал час! Знал ведь, что все днем пашут и в собственные компьютеры заглянут толь ко вечером. Необходимо выработать какой-то общий план, прежде чем искать этого горе-монаха. Не в морге же он в самом деле прохлаждается.
Арсений взялся за телефон. Кто-то еще не заходил в почту, кто-то, как и прочил Александр, не дочитал бредятины и, хохотнув: «Проспись», занялся другими сообщениями. Наконец, один осторожно предположил – что-то неладно, мобильный Сашки выключен. Все зашевелились и через десять минут выяснили: друг застрелился в половине первого у себя в офисе. Начали перечитывать письмо и угнетенно обсуждать, задействовав по несколько сотовых каждого, почту и скайп. Легкомысленных не нашлось, потому что все знали: деньги защищают от многого и многих, но не от самого себя. Вердикт вынесли единогласно – при всем уважении к заявлению покойного о невозможности бездуховного существования, до пули в висок его довела мерзавка Галка. Но ее надо поддержать дружбы с Александром ради.
– Тогда я отцу сообщу, он Сашку любил, и пойду к ней, – сказал Арсений. – А вы подтягивайтесь по мере возможности.
– Крепись там, – напутствовали его. – Но можешь кого-то из нас дождаться, вдвоем безопаснее. А лучше втроем. Бешеная же.
– У нее горе, наверняка присмирела, – заступился Арсений.
– Горбатую могила мужа не исправит, – непримиримо сказали друзья.
Оставалось это проверить. Но сначала Арсений позвонил папе. Евгений Владиславович искренне расстроился. А узнав о самоубийстве, посуровел:
– Если бы каждый Богом забытый себя уничтожал, человечества давно не было бы.
И сообщил Арсению, видно в назидание, что у всех болит. Очень сильно. Часто. И надо выстоять, переупрямить обстоятельства. Избитое, но единственно верное – ни шагу назад. Только так делаются сильными, только так становятся матерыми.
– Знаешь, кого мне жалко? Талантливых мужиков, которым здоровья не хватает. Вот перетерпели бы, и уже не сокрушить. А тут сердце подводит, – закончил он.
– А если Александр не хотел матереть?
– Вот его уже и нет, – отрезал старый мыслитель. – Но это – крайний случай. Большинство таких вечных юношей предпочитают медленно угасать от излишеств и безделья.
– Не сравнивай его с алкоголиками и наркоманами, папа, – запротестовал
– Бизнесмен, которому за сорок, во времена Интернета и постоянного присутствия людей в космосе? Когда ты повзрослеешь, Арик? Он был религиозен, помнил, что самоубийство – смертный грех. И копил оправдания своей банальной жажды самоуничтожения. Хорошо получилось. Бог его не любит, потому что не знает, следовательно, прощение и вечная жизнь так и так не для него, и наконец-то можно пулю в лоб пустить. Как тебе втолковать? Считают, что Христос не мог умереть на кресте. Бог бессмертен. Отец должен был оставить Сына, чтобы тело на миг превратилось в обычное человеческое и скончалось. Понимаешь? И Александр так же. Сознательно терял веру, чтобы улучить момент и освободиться. Он своего добился. Хватит об этом. Спасибо, что напомнил про Иру. Я через нее отыскал Татьяну и взял на работу. Кажется, я жаловался тебе, что училка в качестве ассистента невыносима.
Папа так гладко раскрыл технологию добровольного ухода из юдоли страданий, так тонко намекнул, что от пресыщенности. В Арсении заныло подозрение – не раз обсуждал это с кем-то. Скольких же друзей похоронил он? Захотелось поежиться, да не получилось. Смена темы была кстати.
– Можно тебя попросить? Не говори Татьяне, что я узнал Ирину. Они наверняка общаются. Еще воспримет давнее краткое знакомство как аванс.
– Уже сказал, Арик. Надо было дать понять, что нашел я ее весьма необременительным образом. Зачем питать женскую гордыню? А что тебе до их разговоров? Мало ли, кто, кого, где встречал? Пусть Ира трудится себе, как трудилась. Кстати, она на днях прорывалась в офис. Я не принял, мне от нее ну жен был только телефон сценаристки. И почему ты так уверен, что она тебя не узнала? Но молчит, потому что и говорить тут не о чем. Ты – начальник, она – дурак, и ничто не поменяет вас местами.
На этом повороте Арсений не справился с самоопределением и самоуправлением. Если узнала, но молчит, при этом последними словами обзывая его отца и в спальне, когда тот звонил по поводу Татьяны, и в кабинете после безобразного, в общем-то, срыва, то ведет какую-то бесовскую игру. И как же он, любовник, молча кивая оскорблениям в адрес папы и залезая ей под юбку, выглядит в ее глазах? Из паники Арсения выдернули глаза Ирины – сияние доверчивости и восторга только для него. Нет, не может она так притворяться. Но час от часу не легче. Татьяна все равно напомнит Ирине, чей Арсений отпрыск. Чудо, что еще не подсуетилась. Придется врать – боялся ее вспугнуть и потерять. А врать ли? Сейчас это казалось ему чистой правдой. Будто сам он не за информацией о Татьяне ночью к ней ввалился. Но, кто знает, как она отреагирует? Нервы у девушки в виде паутины, а не канатов: он вчера видел ее после жалкого набега на офис папы.
– Сынок, ты что, в обмороке? – воззвал тот.
– Извини, отвлекся. Мне надо сейчас идти домой к Александру, то есть…
– Все, все, не накручивай себя уточнениями, привыкнешь. Не унывай, ладно? Самоубийцы были, есть и будут. Это диагноз. Вы ничем не могли ему помочь. Куда вам всем, вместе взятым, до Господа Бога! В общем, не от скромности парень умер.
– Па-ап, – укоризненно протянул Арсений.
– Да я ему хвалу воспел, – сказал отец. – Пока. Держись.
А за что держаться? Когда-то они были молоды и бедны. Родительская коммерция не в счет, мужчина на содержании и наследстве чахнет и дохнет. Годы прошли, почти все выбились в ненавистные малообеспеченному большинству люди. Но в трагические моменты продолжали отдавать вдове «деньги на похороны», будто на самом деле не на что было предать тело друга земле. А та брала, хотя могла бы и оскорбиться. Спасительный ритуал передачи зримой, шершавой на ощупь бумажной материи означал хоть какое-то делание там, где ничего поделать было нельзя. Арсений вынул из встроенного сейфа банковскую пачку купюр, сунул в карман и немного успокоился. Но чтобы не дергаться перед встречей с Галкой, надо было сделать себе укол, которым обездвиживают диких зверей. Такая у Александра была жена.