Поступь Империи. Бремя Власти
Шрифт:
А Оля наоборот неожиданно повела разговор. Сидела в плетенке на маленькой пуховой подушке и гладила кружевной платок - подарок одной из воспитанниц. Даром, девушки молодые, кроме сбора трав, составления мазей, настоек и прочей лекарских дел они ведь и хозяйки будущие, им рукоделие можно сказать сам Бог велел постичь. Вот и творят, да дарят. У мальчишек из Корпуса даже соревнования по этому поводу постоянно проходят.
Молодая женщина неожиданно почувствовала будто с глаз пелена исчезла: много чего открылось Ольге, такого о чем уставшая мать раньше и не думала. Не все в этом открытии ей понравилось, особенно
'Нужно все обдумать в одиночестве', - решила императрица про себя.
Однако закончить беседу с патриархом быстро не получилось. Иерофан слушая пустые речи императрицы теперь смотрел на нее иначе, да и мысли о том, чтобы подчинить себе женщину больше не возникали, Ольгу хотелось пожалеть, укрыть от всего мира. В ее карих глазах спряталась печаль, скрытая за морозной броней спокойствия и напускного равнодушия.
И откуда только в ней силы взялись? Ведь совсем недавно перед патриархом сидела совершенно другая женщина! Владыка задумался...
Разговор и вовсе сошел на нет. Наокнец императрица встала со своего места, за ней последовал патриарх.
– Благослови, владыка,- склонилась Ольга.
Иерофан поднес персты ближе к голове Ольги, почти касаясь, осенил ее крестным знаменем, прошептал едва слышимые слова благословения. Все на русском, ни словечка латиницы.
Не дожидаясь пока императрица встанет патриарх развернулся и вышел из светлицы. К нему тут же подбежал монашек и накинул поверх патриаршего одеяния теплую соболиную шубу. Хоть и лето в разгаре, но Иерофан все равно подмерзал, такова уж стариковская натура, кутаться в теплое, когда казалось бы голышом бегать нужно.
Размышлять на ходу владыка не любил, предпочитая обстоятельно обмозговать и только потом принять решение: окончательное и неоспоримое.
Ольга же, может в силу молодости и неукротимой энергии, а может просто по натуре куда деятельней патриарха, часто принимала решения спонтанно, руководствуясь исключительно интуицией, называемой в народе женским началом.
Вот и на мучавший ее с самого утра вопрос: как быть с посланием для государя, она нашла решение идя по коридору. Открывать сама не стала и решила переслать прямо к императору вместе с тем нарочным, который его и доставил.
Решив тем самым все дела, женщина со спокойной душой и сердцем пошла в детскую. Именно там сердце Ольги оттаивало, а на душе становилось чуточку светлее. До того момента пока рядом не будет любимого жизнь женщины лишь наполовину наполнена смыслом...
Глава 8.
2 июля 1714 года от Р.Х.
Смоленская губерния. Хатычка.
Очередное пробуждение отличалось от обычных, как ноябрьская грязь от январского снега. В один миг пропало все светлое, радостное, исчезла легкость восприятия мира, вместо этого накатила апатия и безволие, да к тому же голова болела так, что казалось ее ежесекундно сжимают тиски, причем постепенно давление нарастает.
На периферии неожиданно затрещали сотни выстрелов фузей, раздалось бравое 'Ура!', а чуть погодя
Мир вокруг вновь погрузился во мрак, но не затем, чтобы унести меня прочь отсюда, а только для того, чтобы минуту спустя выкинуть назад с раскалывающейся головой, мушками перед глазами и диким сушняком во рту. Жизнь от всего этого казалась мерзкой и мысли о скорой смерти не внушали опасения.
К моей радости вскоре в шатре (а это был именно он, благо в этой пародии на армейскую палатку, провел не один день) появился лекарь и сноровисто влил в меня стакан непонятной вязкой жидкости. Всю подлость его поступка я осознал несколькими секундами позже, аккурат когда последняя капля докатилась до пищевода. Из глаз брызнули слезы, мгновенно смыв иллюзорных мушек, а из горла полыхнуло натуральным огнем, но только бесцветным и спустя некоторое время в желудке взорвалась 24-фунтовая бомба.
Было так хреново, что я даже лекаря не успел разглядеть!
Правда не смотря на ужасы лечения, слух сохранился. Звуки полковых горнов я различал на ять, благо таблицу команд писал сам. И честно замечу протяжные стоны, вперемешку с короткими трелями меня радовали мало. Ситуация хоть была не критической, но и радужной не являлась. Судя по всему на всей линии обороны установилось шаткое равновесие, где перекос в одну из сторон приведет к окончательной победе.
Но проходила минута, за ней еще одна, а ничего не менялось: все та же какофония битвы, изредка прерываемая громом орудий...
Засыпая я наконец увидел в шатре знакомое лицо - Никифор, шлявшийся непонятно где, принес лукошко закрытое от чужого взора полотенцем, расшитым ягодами. От кого он прятал содержимое стало понятно когда пришел мой эскулап. Недобро зыркнул на камердинера и принялся пичкать меня своей отравой. На сей раз я уже был готов к тому, что случится в организме локальный катаклизм, вот только легче от этого не стало. За моими мучениями в тишине наблюдал Никифор: хмурился, сопел, но слова против не сказал.
Впрочем, стоило врачу, перед уходом недовольно глянувшему на камердинера, как он засуетился.
– Что ж это делается, государя отравой немецкой пичкают, страхолюды клятые! Ну ничего, я вам туточки зелья наших травниц принес, не то что эта гадость. Так что выпьете чуток, а потом и бульончика мясного... Знаю, что хочется мясца, да чарочку меда хмельного, но нельзя, рано...
Седовласый дядька в такие минуты походил на наседку возле раненого птенца - кудахчет, суетится и все норовит окружить заботой. Вот только я не птенец и все эти метания Никифора довольно быстро надоели.
– Уймись, - приказал ему.
– Как же ж?
– удивился дядька широко распахнув глаза, будто услышал чего-то странное.
– Суеты меньше, Никифор, по делу говори. Как там наши?
– О делах воинских пусть генералы болтают, а мне о здоровье твоем первая забота!
– ответил камердинер, и по голосу чувствовалось, что обиделся.
– Вона Прошка под шатром болтается...
– Так чего ждешь, зови!
Никифор горестно по-стариковски вздохнул и бормоча под нос нечто неразборчивое вышел наружу. Через несколько секунд подле меня уже стоял чуть уставший, но по-прежнему готовый к битве генерал Митюха. Внимательно оглядев меня он заметно расслабился.