Поступь Империи. Бремя Власти

Кузмичев Иван Иванович

– Хотя плевать - от нашего удара эти немытые скотоводы разбегутся быстрее чем мы сделаем первый залп, - оскалился полковник.
– Герард, готовь людей, пора показать кто тут хозяин!

Фон Ларенц повернулся к своему заму - барону Дральгу, человеку опытному и даже по-своему выдающемуся: все атаки возлагаемые майором вносили ошеломление и страх в ряды противника. Ни разу Герард не показывал в бою свою спину, хотя и не всегда сражения заканчивались успехом его стороны.

– А как же приказ не соваться?
– уточнил барон.

– Ха! Неужели не видишь -

наш собрат в беде? Я не могу оставить его одного в такой момент, ха-ха, - расхохотался полковник и тут же дал шенкелей своему вороному коню испанской масти, привезенному с собой из последнего похода против заносчивых эдальго.

– Тоже верно.

– Тогда бери своих и обходи справа, там дорога конечно плохенькая, но проберетесь, а я остальных поведу по левому краю.

Александру фон Ларенцу даже не пришлось отправлять гонцов за командирами - все они сейчас были рядом и слышали все сами, поэтому уже через пару минут треть кирасир ушла вместе с майором Дральгу, остальные же продолжили двигаться вперед. И уже через некоторое время слышали не только далекие раскаты богов войны, но и стрекот мушкетов, да ор разгоряченных боем солдат.

*****

9 апреля 1716 год от Р.Х.

Трансильвания. Река Олт.

– Бей, братцы! Руби смелей!

Вжик! Хрясь. Громкое падение раненой лошади и предсмертный хрип всадника. Новая сшибка: отвод тяжелого палаша противника и быстрая контратака, косым ударом в корпус, рвется мундир и тут же из рассеченного брюха врага на землю валится сизый окровавленный клубок, а в небо улетает крик полный боли и ненависти.

Но есаула Василя Маньяка это не касается - его полностью захватил кураж боя и глупости о пощаде или милосердии его не посещают: во время боя думать о стороннем опасно!

Хотя...

– Эй, Мишка, прими со своими, вон тех молодцев!

Василь приметил эскадрон заходящий во фланг их отряду и тут же послал сотню им наперерез, благо сотник Михаил Засуля под боком, едва ли не в десяти шагах супостата режет.

– Эге-гей хлопцы, айда новым ворогам гостинцев отсыплем!

И его сотня разгоряченных безбашенных казаков с лихим посвистом, пугающим даже строевых коней, резко изменила направление боя и помчалась влево, вновь образовавшуюся пустоту заполнили казачки центра, благо, что заботиться о правом фланге не стоит - там калмыки сыплют таким потоком стрел, что бело-черные умылись кровью пуще, чем от июльского ливня.

А бой с каждой минутой не только не утихал, а разгорался все сильнее, будто пролитая кровь подхлестывала людей, заставляла безумствовать, совершать геройские поступки и лить горячую жидкость активнее.

Хей! Получай! Пошла потеха.

Сабля Василя Маньяка ласточкой порхала возле врагов, оставляя алые полосы на телах, отделяя руки и головы. Есаул недаром держал у себя в отряде самых безбашенных головорезов, могущих двое суток биться а потом еще столько же спускать пары в захваченной деревне или городе.

Да... казачки даром что буйный

народец, так еще и вольный, ценящий доблесть и силу порой больше сладостного звона злата. И удержать в кулаке даже десяток таких - уже немалая задача, а когда их с полтыщи то и вовсе казалось бы непосильная задача, но Василь справлялся, где сам рукой приложит, где сотники с хорунжими нагайкой отходят - самых непослушных. Как бы там ни было, но своих молодцев Маньяк держал крепко, чем и славился не только среди остального казачества, но и был на хорошем счету у самого фельмаршала Шереметьева, приметившего довольно молодого командира еще с Южной Войны.

Но вот прошли полчаса жаркой сечи, линия боя постепенно выровнялась и стало понятно, что дальше биться - свою кровушку попусту лить. Клятым бело-черным подошло подкрепление, да не абы кто, а считай как царевы гвардейцы: в кирасах, с пистолями и на огромных рысаках, готовых одним только корпусом давить низких неприхотливых лошадок казаков.

Все чаще падали казачки от ударов палашей, все больше пуль находило сладостную плоть и куда меньше валилось от стрел всадников...

Маньяк видел, что еще чуток и калмыки дрогнут и тогда им придется совсем туго, нужно было отступать, но сделать это следует хитро, чтоб враг в засаду угодил. Которой пока не было. А поэтому...

– Минька скачи к полковнику Карелину, его ребятки аккурат на холме стоят, пусть готовятся - мы на них свежатинку выведем!

Молодой казачок, считай армейский ординарец, приказ понял верно и мигом бросился в тыл, по дороге через чахлую рощицу, к своим.

Есаул же постепенно собирал вокруг себя весь отряд и готовился отойти, но перед этим ему следовало сдюжить не самые приятные минуты боя.

Прямиком на них несся клином эскадрон вражеских кирасир.

– Айда братцы, покажем клятым как бьются настоящие мужики!
– гаркнул Василь и первым бросился навстречу противнику...

Вот только как бы не были яры казачки устоять против бронированных кирасир им было не судьба. Да что там... едва ли один из пяти ударов достигал цели и то не смертельный, а скорее дразнящий будоражащий кровь.

Ах, как бился Маньяк! Его верная сабля порхала ласточкой вокруг врагов, жаля и коля. Вжик! Алая полоса на бедре, шмяк - скользящий блок и тут же контратака в левый бицепс. Хоть и защищен враг, но есть места которые свободны, такие что будь они на земле пешими и эти увальни валились бы как снопы под серпом молоденькой мастерицы. Но они на конях - на скаку, в жуткой давке и меньшим числом.

Но Василь не отчаивался, верил в своих бойцов, как верил в самого себя. Знал, что не покажут они спину, не дадут врагу пройти...

– Назад, бежим!
– неожиданно закричал кто-то.

Маньяку показалось, что ослышался, но нет крик повторился и он узнал в нем своего бойца Сашко Белого, из Куриц что на Львовской земле, считай в самой Польше. Этот молодчик в свое время бежал от господ-шляхтичей, а теперь видать решил просто бежать.

'Вот сука!' - скрипнул зубами есаул, отбивая очередной удар прыткого кирасира.