Посты сменяются на рассвете

Понизовский Владимир Миронович

— А ты много раз уже побывал там? — неопределенно махнул рукой Андрей.

— С тобой не сравнить. Поначалу я воевал на фронте. Попал сюда в самый пожар. Радио Рима, Лиссабона, Берлина уже передавало: «Сегодня после обеда на Пуэрта-дель-Соль состоится парад победоносных войск генерала Николаса Франко...»

— Си. Это был седьмой новембер, день Великий советский Октябрь, — неожиданно вставил Гонсалес, и Андрей впервые услышал голос своего комиссара. Он был под стать облику — жесткий, с металлом. — Каудильо уже сидел на бланке... белый лошадь. Ха!

— Да, сейчас можно и смеяться, — сказал Ксанти. — Но тогда было

не до смеха. Если бы не коммунисты, на пятый полк Листера — не уверен, прогуливались бы мы сейчас по Гран-Виа. Пятый полк обратился: «Мадридцы! Пусть мужество, упорство и решимость нашего народа станут его ударной силой!» — и призвал создать четыре ударных батальона для обороны столицы. Видел бы ты, как хлынул на призывные пункты народ! Батальоны были созданы за несколько часов. Знаешь, как они названы? «Ленинград», «Мадрид», «Парижская коммуна», «Мы из Кронштадта»!

— Си, — подтвердил Гонсалес.

— Потом они создали новые батальоны: «Красные львы», «Молодежный фронт», «Молодая гвардия», «Чапаев». А потом подошли интербригады Клебера и Лукача — и все вместе мы задали франкистам трепку! — Глаза Ксанти загорелись. Но тут же он насупил брови: — Если бы не эти прохвосты — анархисты...

— Си.

— Тринадцатого ноября, в самые бои, прибыла сюда колонна анархистов Каталонии под командой Буэнавентуры Дурутти. Дурутти сам попросил в колонну советского советника. Малино направил меня. Пришел... Наши махновцы по сравнению с этими — пажеский корпус! Я был первый коммунист, оказавшийся среди них. Не съели лишь потому, что советский. Дурутти так прямо и сказал: «Знаю, что ты коммунист, — ладно, посмотрим. Будешь всегда рядом со мной. Будем обедать вместе и спать в одной комнате. И сражаться будем вместе. Посмотрим».

— Посмотрел?

— Что до Буэнавентуры, то он оказался стоящим парнем — признаюсь, даже полюбил его, чертова сына. Дурутти мог стать настоящим республиканцем. Но его банда... Через несколько дней колонну поставили на один из важнейших участков в Университетском городке. Франкисты пошли в атаку — и эти прохвосты сразу же побежали, открыв фланги коммунистических батальонов. Дурутти бросился им наперерез: «На свои места, трусы!» Кто-то из них выстрелил ему прямо в сердце. Будь они трижды прокляты!

— Если бы только они... — мрачно проговорил Ксанти. — Город кишмя кишит контрреволюционерами, хотя сегуридад — служба безопасности каждый день вылавливает их и ставит к стенке. Многие посольства превращены «пятой колонной» в убежища и склады оружия. По нашим данным, двадцать тысяч контрреволюционеров укрываются в иностранных дипломатических миссиях и ждут своего часа. Вот, например, посольство Чили. Посол Нуньес Моргадо — дуайен дипломатического корпуса в Мадриде. А за стенами посольства — фалангистов как клопов. И не тронь их — республика строго соблюдает право экстерриториальности посольств...

В небе послышался рокот моторов. Еще не видя самолетов, Ксанти определил:

— Наши.

В синеве плыли, барражируя, истребители — «яки».

— Пятого ноября наши самолеты впервые появились в этом небе, а шестого они сбили девять «юнкерсов»! — снова оживился Ксанти. — Народ приветствовал их, как тореадоров на корриде. Наши «ястребки» испанцы называют курносыми, а всю республиканскую авиацию — славной.

Навстречу шел высокий мужчина в берете и мягкой куртке, с фотокамерой через плечо. На носу его были

очки в тонкой металлической оправе. Широкое лицо, усы. Лицо было характерным — открытым и мужественным. Увидев Ксанти, мужчина приветственно взмахнул рукой:

— Hullo! I glad to see you! [3]

— How do you do? [4] — ответил Ксанти и обернулся к своим спутникам: — Это американский корреспондент Хемингуэй.

Они перешли с английского на испанский — и Лаптев с завистью определил, что Ксанти объясняется и на нем свободно.

— Янки предлагает заглянуть в кабачок и выпить по рюмочке за нашу встречу, — перевел Ксанти. — Вездесущий парень. Еще прошлой осенью в Валенсии нас познакомил корреспондент «Правды» Кольцов. Ну что, примем предложение? Вроде бы парень он неплохой. И писатель известный.

3

Хелло! Я рад видеть вас! (англ.)

4

Здравствуйте! (англ.)

Тут же, на Гран-Виа, они спустились в полуподвал. Вдоль длинного помещения бара тянулась стойка, а в сводчатом зале теснились столики. Хемингуэя здесь знали. Официант, дружелюбно улыбаясь, принес четыре высоких бокала.

— Старик разрешил мне рассказать американцу кое-что о нашей работе, — продолжил Ксанти, прерывая разговор с писателем и обращаясь к Лаптеву. — Я как раз вернулся из-под Талавера-де-ла-Рейна. Там мы устроили фейерверк на франкистском аэродроме... Хемингуэй говорит, что интересуется нашей работой и даже хочет написать книгу... Спрашивает: ты тоже занимаешься такой работой? Я ответил, что у всех нас одна работа — война против фашистов. — Он посмотрел на часы: — Excuse us, but we have no time [5] .

5

Извините нас, но у нас нет времени (англ.).

Все встали.

— Он говорит: «Ничего, мы еще встретимся и найдем время побеседовать». В ближайшие дни он собирается под Гвадалахару — думает, что скоро там будет жарко.

С улицы сквозь толстые стены в полуподвал проник шум.

— Началось. Бомбежка или артобстрел.

Они вышли из бара. За эти несколько минут улица преобразилась: ни души на тротуарах, ни одного автомобиля на проезжей части. Били зенитки. Впереди поднималось красное облако.

Вдоль стен домов они стали пробираться к «Флориде».

В отеле, увидев Хозефу, Ксанти радостно воскликнул:

— Хо, Лена! Я и не знал, что ты здесь! — Он обнял девушку, чмокнул ее в щеку.

Андрей с удивлением и досадой посмотрел на товарища: «Ишь ты!.. Вот ее настоящее имя: Лена!..»

— Как дела, комсомольский бог? — продолжал Ксанти. — Как дома? Как мама? Не обижает тебя этот джигит?

«Откуда он так хорошо знает ее? В Испании они не встречались — это факт».

— Откуда ты ее знаешь? — спросил он, улучив минуту, когда спускались в вестибюль.