Посты сменяются на рассвете
Шрифт:
Но вот сверху, с крыши, шум движка покрыл другой, более мощный звук; он надвинулся слитным рокотом, задребезжали стекла в окне, и, все еще не просыпаясь, Лаптев понял, что это пролетел «кукурузник» из штаба. Через минуту он сядет на утоптанную площадку в поле за деревней.
Охнула дверь в сенях. Тяжело затопали ноги — кто-то сбивал снег. Громыхнул басовитый веселый голос. Его прервал укоризненный свист Бабия:
— Си мосно соловику поспаты хось троски?
Затем дверь в комнату распахнулась, в натопленной духоте пахнуло свежим разрезанным огурцом. Андрей скинул ноги с кровати и секунду сидел не открывая глаз, не в силах, казалось, размежить сплавленные веки. А Бабий уже шептал над ухом — и воздух со свистом вырывался из его щербатого рта:
— До вас, батько, стоб их бис с-залякал!..
Андрей Петрович открыл глаза. Перед ним стоял,
— Товарищ майор! — Достал из планшета, протянул пакет: — От полковника Газиева!
Бабий выкрутил фитиль еле мерцавшей «молнии», поднес лампу. Лаптев прочел записку.
— Хорошо. — Взглянул на часы. — Через пятнадцать минут?
— Еще будет темно, — кивнул летчик.
Ординарец уже примащивал на спиртовке кружку с водой для бритья, укладывал в вещмешок краюху, банку свиной тушенки, соль, спички и смену теплых портянок; ворчал, шаркал из комнаты в сени, из сеней в комнату. Свое дело Бабий знал и к должности ординарца относился с уважением.
Луна в высоком своде белесого неба светила необычайно ярко — так, как светит только тихой морозной ночью после снегопада, отражаясь голубым сиянием в каждом кристалле, отчего казалось, что это сияние излучают и сугробы, и пушистые воротники оград, и песцовые папахи крыш. Лаптев стриженым затылком ощутил бодрящий холодок, с наслаждением вдохнул вкусный воздух, минуту постоял на крыльце и шагнул в снег, наметенный вровень с верхней ступенькой.
У соседнего дома, под навесом, тарахтела трофейная передвижная электростанция. Около нее притопывала кургузая фигура в тулупе и шапке с торчащими в стороны огромными пушистыми ушами.
«А-а, маешься!» — без сожаления подумал Лаптев. Тулуп обернулся на скрип снега, взметнул рукавом, как машет чучело на ветру, и пропищал из-под лисьей шапки озорным голосом:
— Здравь желаю, отец!
— Подвяжи уши — отморозишь, — строго бросил Андрей Петрович, проходя мимо, а сам подумал: пусть помается.
Огромная овчина и треух покрывали тщедушное тело Васьки, одиннадцатилетнего приемного сына Лаптева. Андрей Петрович подобрал мальчишку на пепелище выжженной фашистами деревни в начале войны. И с той поры не отпускал от себя, хотя разумней было отправить его в глубокий тыл, в детский дом. Но и Васька прильнул душой к своему фронтовому отцу, и Лаптев привязался к нему, как к родному, и боялся, что затеряется след мальца в неоглядных тыловых далях или сам пацан отвыкнет и забудет его. Конечно, в боевых условиях пытался он оградить мальчишку от опасностей. Ох, как это бывало трудно! И не только потому, что опасностей на фронте — как ветров в поле: в хлипкой и костлявой оболочке пульсировала неугомонная и бездумно отважная душа. Чуть ослабишь внимание — и ввяжется Василий в какую-нибудь историю. Вот и в последний раз, когда Лаптев сам уходил в тыл гитлеровцев с группой, сын увязался с разведчиками, выполнявшими другое задание, — обманул новоиспеченного командира: послан, мол, «по личному распоряжению майора», а командир побоялся перепроверить. Все окончилось благополучно, если не считать того, что Васька, пока разведчики выслеживали «языка», каким-то чудом пробрался к немцам в блиндаж и уволок обтянутый рыжей коровьей шкурой ранец, кинжал со свастикой, знаком «СА» на рукоятке и готической надписью на лезвии: «Alles f"ur Deutschland » (Все для Германии), да еще и ремень с алюминиевой бляхой, на которой было отштамповано: «Gott mit uns» (С нами бог). С помощью ножа и бога гитлеровцы пытаются добыть это «все» на нашей земле. Но, как говорится, и бог не помогает. Однако это, так сказать, оценка событий в стратегическом масштабе. Что же касается бессмысленной выходки Васьки, то она могла стоить ему головы и сорвать все задание разведгруппы. По возвращении досталось и новоиспеченному командиру, и, конечно, самому мальчишке. Сутки он отсидел на гауптвахте, а потом был определен на электростанцию. Запускать ее у парнишки силенок не хватало: четырехтактный двигатель заводился рукоятью. Но во время работы Васька должен был неотлучно находиться при станции, подливать горючее в бак и следить, чтобы стрелка на приборе не перешла за красную отметку. Станция подавала ток в лазарет. Пост ответственный, тут уж не улизнешь и ни в какую авантюру не ввяжешься. Лаптев же, определяя сына к трофейной пыхалке, питал еще и тайную надежду, что приобщает
Летчик шагал впереди, мягко проваливаясь унтами в сыпучий снег. Лаптев старался попасть след в след, чтобы не засыпать сапоги. Они у него были с широкими голенищами, и по солдатской привычке, а точней, по навыку разведчика и диверсанта он хранил за голенищами много всякой полезной всячины: и ложку, и нож, и зажигалку, и запасной компас.
Когда поравнялись с лазаретом, он окликнул летчика: «Подождите!», а сам поднялся на крыльцо, открыл дверь, раздвинул полог из двух байковых одеял.
Лена как раз вышла из операционной и, стоя в сенях, развязывала на шее маску, высоко подняв локти. При свете лампочки — то накаляющейся добела, то словно бы зажмуривающейся — Лаптев увидел над маской ее строгие глаза, заметил на фартуке, надетом поверх халата, пятна крови.
— Как Павлов? — показал он на плотно прикрытую дверь в операционную.
— Тяжело. Первый в моей практике случай.
Он посмотрел на устрашающий фартук:
— Улетаю. Хаджи вызывает.
Она сдернула маску и устало улыбнулась:
— Передай привет. Если можно будет, спроси о дочке.
Выпятив губу, она попыталась сдуть выбившуюся из-под косынки, прилипшую к щеке прядь, досадливым движением отвела ее за ухо.
— Конечно. — Он побоялся подойти ближе к ее стерильной белизне, лишь протянул руку, дотронулся пальцем до влажной щеки. — Буэнас ночес, амига!
— Буэн виайе, куэридо! — улыбнулась она. Он увидел морщинки, скобками охватившие ее губы, и с горечью подумал: «Как я люблю тебя!»
Скуластая медсестра, выглядывавшая из-за спины Лены, прыснула. Ее, девчонку, смешили эти незнакомые гортанные слова, которыми каждый раз перебрасывались, как дети мячом, серьезные люди — докторица и майор. Откуда было знать смешливой девчонке, что для докторицы и майора это не просто слова, а как бы пароль...
Лаптев молча махнул рукой и вышел из лазарета. Летчик терпеливо ждал его у крыльца. «Когда же она спит? И днем с ранеными, и ночью. Вон похудела как... — с чувством вины думал он, вышагивая за унтами. — Отправить бы ее на Большую землю. Да разве отправишь? И здесь — на кого? И самому как без нее?.. Буэнас ночес, амига! — Спокойной ночи, друг! Буэн виайе, куэридо! — Счастливого пути, дорогой!..»
Через несколько минут У-2 уже рокотал над темными лесами, контуры которых были размыты зыбким лунным светом. Летел низко, едва не срезая шасси сухие макушки берез, колебля их ветром от винта. На этом «этаже» небесного здания самолет был практически неуязвим для «мессершмиттов» и «хейнкелей». Легче было сбить его с земли. Но на всей заснеженной этой земле, над которой пролегала трасса, хозяевами были они, хотя дальше, в радиусе тридцати — сорока километров по кругу, их блокировали фашисты. Это был Свободный советский район в глубине оккупированной врагом территории. На картах в наших штабах и в штабах гитлеровских он был закрашен красным цветом: для нас — как знамя, полыхающее над поверженной землей, для немцев — как рана в боку. Советский район существовал. И как нестерпимо ни было это для врага, он ничего не в силах был поделать: карательные отряды, полки, целые дивизии вязли на подступах к нему в трясине непроходимых болот, рассеивались огнем невидимых партизан. «Рамы» коршунами парили в поднебесье, но не могли навести бомбардировщики на ориентиры. Вспахивать же фугасами лес вслепую имело смысл разве что для поддержания собственного духа. А здесь, во вражеском кольце, действовали все районные власти — от райисполкома до райфо и ветлечебницы, шли занятия в школах, в райкоме комсомола в перерывы меж атаками и контратаками секретари вручали парнишкам и девчонкам членские билеты... Советский район жил под защитой партизанских соединений, регулярно поддерживавших связь с Большой землей. Особенно трудно было в первые месяцы, в первый год войны. Но потом и фашистское командование вынуждено было смириться с этой незаживляемой раной, а теперь уже не было у гитлеровцев и таких сил, и такого превосходства в воздухе, как прежде, — и в глубине района учреждения и подразделения могли уже размещаться не в блиндажах и землянках, а по уцелевшим деревням. В одной из таких деревень как раз и расположилось ныне подразделение, которым командовал майор Лаптев — оперативная группа особого назначения Генерального штаба Красной Армии. Используя район как базу, группа выполняла задания Верховного Командования.