Посвящение
Шрифт:
«Совершенно верно, сэр, — сказала я про себя, — у вас появилась очень хорошая идея, такая свежая и неудержимая, что вы разбрызгали ее по всей простыне». И я едва не рассмеялась. Только, Дарси, я не думаю, что он заметил бы, если бы я и рассмеялась.
— Я заказал завтрак, — продолжал он и показал на тележку, стоявшую у двери, — и пока ел, все думал об этой идее. Я думал, что из нее получится короткий рассказ. Есть журнал… «Нью-Йоркер»… впрочем, это не имеет значения. — Он не собирался объяснять, что такое «Нью-Йоркер» какой-то негритянке вроде меня, понимаешь.
Дарси усмехнулась.
— Но к тому времени, когда я кончил завтракать, — продолжал он, — это больше походило на повесть. А
— Как сказать, разве только не на Тихом океане, — заметила я. В любое другое время, думаю, у меня не хватило бы смелости вообще говорить с ним, Дарси, — я просто стояла бы и смотрела на него, разинув рот. Но я все еще чувствовала себя как бы за стеклянной стеной или будто у зубного врача после укола новокаина.
Он засмеялся, как будто это было самое смешное, что приходилось ему слышать.
— Конечно, не на Тихом океане, — согласился он, — там это не могло бы случиться, а вот на европейском театре военных действий вполне могло. Скажем, они встречаются лицом к лицу во время боев в Арденнах.
— Ну что ж, может быть… — начала я, но он уже снова быстро ходил по гостиной, ероша волосы, отчего они уже и так стояли дыбом.
— Я знаю, это походит на мелодраму в стиле Орфеума Сиркита, — сказал он, — глупое сочинение вроде пьес, рассчитанных на дешевый эффект, как, например, «Под двумя флагами» или «Армадейл». Но замысел с близнецами… это можно разумно объяснить… я вижу его прямо сейчас… — Он повернулся ко мне. — Как по-вашему, это будет достаточно драматично?
— Да, сэр, — ответила я. — Всем нравятся рассказы о братьях, которые не знают, что они на самом деле братья.
— Но эти знают, — сказал он. — А сейчас я скажу вам что-то еще… — Здесь он остановился, и я увидела, как на лице его на мгновение появилось удивленное, странное выражение. Странное, но для меня оно было как открытая книга. Вроде он пришел в себя и понял, что делает что-то глупое, как мужчина, который намылил лицо кремом для бритья, а потом взялся за электрическую бритву. Он говорил с горничной-негритянкой, может быть, о лучшей идее, которая когда-либо приходила ему в голову, — с горничной-негритянкой, чье представление о поистине хорошей книге ограничивается, наверное, «Краем ночи». Он уже забыл о том, что она прочла две его книги, как сама сказала ему.
— Или подумал, что ты просто льстишь ему, чтобы получить побольше чаевых, — заметила Дарси.
— Да, конечно, на его взгляд, это соответствует человеческой природе, как одетая на руку перчатка. Как бы то ни было, это выражение показало, что он вдруг понял, с кем разговаривает, вот и все.
— Я думаю, что останусь в отеле еще на несколько дней, — сказал он. — Вы предупредите портье об этом? — Он повернулся и принялся снова расхаживать по гостиной, задев ногой тележку, на которой ему привезли завтрак. — И передайте, чтобы убрали эту проклятую штуку отсюда, хорошо?
— Вы хотите, чтобы я пришла сюда позднее и… — начала я.
— Да, да, да, — нетерпеливо сказал он, — приходите позднее и делайте что хотите, а сейчас, будьте так любезны, пусть все отсюда исчезнет… включая вас.
Я так и сделала и никогда в жизни не испытывала такого облегчения, как тогда, когда за мной закрылась дверь гостиной. Я выкатила тележку в коридор. На завтрак ему привезли сок и яичницу с беконом. Я хотела уйти, как вдруг заметила на его тарелке гриб, отодвинутый в сторону, и остатки яичницы с маленьким кусочком
Она пристально посмотрела на Дарси.
— Он тоже съел часть гриба. Мне кажется, больше половины.
У столика портье в тот день дежурил мистер Бакли. Я сказала ему, что мистер Джефферис намерен продлить свое пребывание в нашем отеле. Мистер Бакли ответил, что с этим не будет никаких проблем, хотя мистер Джефферис намеревался уехать сегодня днем. Затем я спустилась на кухню, обслуживающую клиентов в номерах, где поговорила с Беделией Ларонсон — ты должна помнить Беделию. Я спросила ее, не случилось ли сегодня утром тут чего-то необычного. Беделия спросила, что я имею в виду, и я ответила — сама не знаю. Тогда она спросила, почему меня это интересует. И я сказала, что предпочла бы не отвечать на этот вопрос. Тогда она сказала, что здесь никого не было, даже мужчины из службы снабжения провизией, который обычно пытается ухаживать за одной из поварих.
Я уже хотела было уйти, как она остановила меня:
— Может быть, ты имеешь в виду старую негритянку? — спросила Беделия.
Я вернулась и поинтересовалась, что это за старая негритянка.
— Видишь ли, — сказала Беделия, — по-моему, она пришла с улицы в поисках сортира. Такое случается раз или два в день. Негры иногда не спрашивают, где он находится, потому что боятся, как бы персонал отеля не выгнал их вон, даже если они хорошо одеты… часто так оно и бывает. Как бы то ни было, эта бедная старушка зашла сюда… — Она замолчала и посмотрела на меня. — С тобой все в порядке, Марта? Похоже, ты собираешься упасть в обморок!
— Нет, я не собираюсь падать в обморок, — сказала я. — Чем она занималась?
— Да просто ходила вокруг, смотрела на тележки с приготовленными завтраками, будто не понимала, где находится, — объяснила Беделия. — Такая маленькая старушка! Лет под восемьдесят, не меньше. Казалось, дунь ветер посильней, и ее поднимет в небо, как воздушного змея… Марта, подойди сюда и сядь. Ты похожа на портрет Дориана Грэя из того кинофильма.
— Как она выглядела? Скажите мне, как она выглядела?
— Я ведь уже сказала тебе — старая женщина. Для меня они все на одно лицо. Вот только у этой на лице был шрам, он поднимался до самых волос. Он… Больше я ничего не слышала. Я потеряла сознание.
Мне разрешили уйти домой пораньше. Только я пришла домой, как мне снова захотелось пить. Пожалуй, я опять оказалась бы в сортире, выворачиваясь наизнанку. Но пока я просто села у окна, глядя на улицу, и задумалась.
То, что она проделала со мной, был не просто гипноз, к тому времени я уже поняла это. То, что сделала Мамаша Делорм, было куда сильнее гипноза. Я все еще не знала, верю ли в колдовство, но она что-то сделала со мной, в этом не приходилось сомневаться, и, чем бы это ни было, мне придется подчиниться ей. Я не в силах была оставить работу, имея мужа, от которого не было никакого толку, и к тому же скорее всего ожидая ребенка. Я даже не могла попросить, чтобы меня перевели на другой этаж. Год или два назад я могла обратиться с такой просьбой, но не теперь: я знала, что меня собираются сделать помощником управляющего хозяйством по десятому — двенадцатому этажам, а это означало более высокое жалованье. Но что было еще важнее, так это то, что я могла рассчитывать на ту же должность после того, как у меня родится ребенок.