Посвященная. Как я стала ведьмой
Шрифт:
Мои страдания из-за двоюродного брата в сравнении с этим были ничем. «Я не все еще тебе рассказала, – говорила она. – Я не все сказала тебе». Но даже когда я была маленькой, я помню, что знала многое. Я знала, как ее отец заставлял делать ему минет, учил ее тому, «что нравится мужчинам». Я не помню, откуда я узнала это. Она говорит, что никогда мне об этом не рассказывала. Но каким-то образом я знала, или из-за чувства сострадания, или же потому, что, сама не осознавая этого, она регулярно делилась со мной своими травмами. Мне казалось, чтобы мою боль восприняли всерьез, она должна быть сильнее, чем ее боль, или, по крайней мере, соразмерной. Мама всегда говорила, что ее вынудили уйти из дома в шестнадцать лет. И даже потом ее отец преследовал ее, вламывался к ней в дом, резал ее простыни. Это было ужасающе, но иногда ее страдания казались майским деревом [26] , вокруг которого она танцевала, таким смыслом жизни они были для нее, таким центром.
26
Майское
Викканская жрица и журналист Марго Адлер пишет: «Ведьма в женщине – словно мученица, она гонима невежественными, она – женщина, живущая вне общества и вне общественного определения, данного понятию “женщина”». Поскольку мама ушла из дома, когда ей было шестнадцать, я была полна решимости тоже уйти в шестнадцать лет. И я это сделала, за неделю до моего семнадцатого дня рождения, поселившись в молодежном хостеле на Стейт-стрит в Санта-Барбаре и разделив комнату с бездомной женщиной, у которой был мокрый кашель и которая любила слушать по радио «белый шум». Мама возражала, говорила, что не желала уходить, но была вынуждена из-за обстоятельств, сложившихся в семье. Я же, напротив, сама хотела уйти. Я родилась с желанием быть свободной. Я всегда чувствовала, что сама хочу определить направление своей жизни. Но на самом деле, желала я того или нет, особого выбора у меня не оказалось. Родительский дом развалился на части. Моя мать собиралась вернуться в Сан-Луис-Обиспо и попытаться проложить заново свой путь, а я, жуткий незваный гость в доме отчима, давно уже исчерпала возможность в нем находиться.
Глава четвертая. Обряды крови
Это было золотое лето. Когда я находилась не в школе и не на работе, я проводила дни в «Эспрессо Рома Кафе» на Стейт-стрит, с остальной молодежью. Мы сидели в кругу, рисуя в блокнотах, курили гвоздичные сигареты и писали короткие рассказы в стиле Джона Фанте [27] и Джека Керуака. В каменных стенах кафе, под графическими рисунками обнаженных тел, созданными местным художником, я встретила баристу, Даршака, и влюбилась в него. Он присаживался ко мне за стол, угощая бесплатной чашкой мокко или латте и иногда одним из недопеченных шоколадных круассанов. Даршак обожал слушать на полную громкость стереосистемы кафе Джона Колтрейна [28] и «Майнор Трит» [29] . Мы слушали их и, перекрикивая шум, обмениваясь впечатлениями о рассказах с уроков английского, которые вместе посещали в городском колледже. Спустя несколько месяцев свиданий мы с Даршаком съехались и стали жить в маленьком бунгало в виде плавучего домика, в комплексе апартаментов 1930-х годов под названием «Магнолия».
27
Американский писатель и сценарист итальянского происхождения. Автор романов и коротких рассказов.
28
Американский джазовый саксофонист и композитор. Один из самых влиятельных джазовых музыкантов второй половины XX века, тенор- и сопрано-саксофонист и бэнд-лидер.
29
Американская хардкор-панк-группа, существовавшая в период с 1980 по 1983 год.
Магнолия, давшая имя комплексу, возвышалась на три яруса над маленьким сборищем домиков с садами, спроектированных фирмой «Крафтсман», и ее восковые белые бутоны опьяняли нас ароматом красоты и молодости. Еноты шныряли по траве сада, как морские чудовища по древней карте, а наше маленькое бунгало плыло сквозь зелено-голубые волны бамбука и утреннего сияния. Мы с Даршаком проводили дни, печатая рассказы на его трофее – старой печатной машинке «Роял». Он носил белую майку в рубчик, штаны цвета хаки и «конверсы», а я – «мартинсы» и купленные в благотворительном магазине на Стейт-стрит винтажные шорты и вельветовую рубашку сливового цвета, отороченную розовым сатином, Сидя на покрывале в саду, мы читали друг другу свои рассказы и ели зерновые багеты из «Дейли Брэд» с толстым слоем острого козьего сыра и дешевой черной икры, которая считалась нами вершиной морального разложения.
Родом из Тринидада, Даршак готовил карри из козлятины, когда я возвращалась домой из колледжа. Его длинные смуглые пальцы искусно нарезали морковь и лук прямо в чан с шипящим топленым маслом, пока мы слушали пластинку A Love Supreme Джона Колтрейна, а я читала ему наши любимые отрывки из Сэллинджера «Дорогой Эсме – с любовью и всякой мерзостью». Он тянулся ко мне, чтобы взять за руку, когда мы ездили на пляж на велосипедах по Олив-стрит, а шины давили спелые упавшие фрукты.
Поздно ночью мы занимались учебой и писали друг другу любовные записочки в «Хот-Спот», круглосуточном кафе. Оно располагалось так близко к океану, что можно было услышать шум волн, пробивавшийся даже сквозь грохот музыки, которой бариста развлекали себя в четыре часа утра. Морисси напевал: Please, please, please, let me, let me, let me get what I want. Lord knows it would be the first time [30] . Иногда мы совершали вылазки в горы в предрассветный час, в сгоревший грот замка Кнаппа [31] и наблюдали там, как молочно-голубое утро поглощало звезды. Мы надеялись, что дружелюбные пришельцы заберут нас в край молочных рек и медовых берегов, и не понимали, что уже находимся там.
30
«Пожалуйста, пожалуйста, прошу, позвольте, позвольте мне получить то, чего я хочу. Видит бог, это случится впервые» (англ.).
31
Руины особняка промышленника Джорджа Кнаппа в Калифорнии, близ Санта-Барбары.
Некоторое время у нас все шло довольно гладко: Даршак практиковался в искусстве эспрессо в «Рома Кафе», а я меняла множество работ, от книжных магазинов до кафе, изучая философию и историю искусств в колледже и получая бесплатные журналы, когда наш панк-рок друг Джейми работал в ночную смену в «Кинко» [32] . «Бог мертв, – гласили мои журналы, цитируя Ницше. – Как мы собираемся существовать?» В тот момент, казалось, мы существовали вполне нормально и без бога. Когда я покинула родительский дом, я также отдалилась от ведьмовства и поклонения Богине, которые сопровождали мое взросление. Я хотела дистанцироваться от своей матери, которая в тот момент казалась жалкой. Я видела ее Богиню и ее печальное желание, которое никогда бы не исполнилось. Я же искала путь к смыслу жизни. Я хотела найти точку, в которой сходились воображение, приключения, разум и безопасность. Место, где я могла бы пить эти смешавшиеся воедино воды и стать проявлением себя, а не благосклонности богов, богинь или кого-то еще.
32
Магазин канцтоваров.
Вместо того чтобы создавать себя, после лунных групп моей мамы с другими матерями и женщинами в разводе, мне казалось предпочтительнее восстанавливаться с помощью Жан-Поля Сартра, Фридриха Ницше и Альбера Камю. Им удавалось жить, постоянно задавая экзистенциальные вопросы, и при этом быть прославленными нашей культурой. Женщины из группы Луны моей мамы были феминистками второго поколения, боровшимися за право на равную оплату труда, контроль над рождением и свободу от сексуального насилия. Но они по-прежнему оставались заточенными во власти ложной политики и жизни среднего класса, которая казалась мне обескровленной и депрессивной. Когда я оглядываюсь назад, мне тяжело поверить, что тогда мне хотелось быть на стороне мужчин – на стороне команды, обладавшей мощью и наилучшими идеями. Команды, создавшей «Госпожу Бовари» и Сикстинскую капеллу. В книге «101 проблема философии» была лишь одна глава, посвященная всем женщинам-философам в истории, она называлась «Философия заботы» [33] . Женщины, когда они могли отвлечься от своей одержимости любовниками и снабжения отпрысков молочными реками, создали философию заботы о сущем. О воспитании! Фу! Отвратительно. Однозначно далеко не так важно, как метод Сократа, логика Декарта или теория познания Иммануила Канта.
33
По каким-то причинам Айн Рэнд не была включена в эту главу. (Прим. авт.)
Я стала заявлять, что способность мыслить – исключительная черта людей, и говорить своей матери, что нет ни единого основания полагать, что когда-либо существовал матриархат. Мне хотелось оказаться за одним столом с Сартром. Но все философы, которых я изучала в школе, были белыми мужчинами, и стоило мне представить себя сидящей за столом вместе с ними, как я понимала, что меня они воспринимали бы не как равную и не как ученицу, но как забавное новшество: любовницу, служанку или жену, которую в конечном счете отправят в дамскую гостиную. Тогда я еще не знала о единомышленницах: Симоне де Бовуар, Симоне Вейль [34] , Элен Сиксу [35] , Одри Лорд [36] .
34
Французский и европейский юрист, политик и писатель.
35
Французская постструктуралистка, писательница и литературный критик, теоретик феминистского литературоведения.
36
Американская писательница и поэтесса, феминистка, активистка борьбы за гражданские права.