Посвятив себя врачеванию
Шрифт:
Айболит, приступивший к осмотру Жорки, лежащего на расстеленной палатке, увидел на голове две продольные раны, ничего серьёзного не представлявшие, кровоизлияния в белки глаз и, с большой долей вероятности, по всей черепной коробке, тоже не нашёл это фатальным. А вот это уже серьёзно: левая часть грудной клетки не дышит, под кожей видны три явно сломанных ребра и над ними «барабан» при постукивании. Оценив состояние и уже зная, что надо делать, Айболит ощутил тоску и снова, как это случалось не раз, почувствовал тяжесть упавшего на его плечи земного шара. Счёт шёл на минуты, тут ещё подскочивший русскоязычный американец, врач, настоятельно советовал ничего не делать, мол, пусть так останется, а то скажут, что зарезал, и пошлют в Сибирь, и многие были с ним солидарны.
Вниз несли Жорку медленно, с передышками, чтоб не помер при тряске. Он жаловался на нехватку воздуха, но пульс был, хоть и частый, но достаточно наполненный, дренаж работал, сознание у него было ясным, и отжатый тяжёлым стрессом Айболит популярно Жорке объяснил, что иначе тот и не может себя чувствовать на такой высоте и только с одним работающим лёгким и что никто не тащил его на эту гору, а пошёл он сам, и никто не толкал его в эту трещину, сам влез по дурости, а у Арлекина вся башка из-за него в крови, а у всей команды сейчас тоже жизнь далеко не малина, и можно представить, что творится сейчас в базовом лагере, и вообще терпеть надо и поблагодарить бога за то, что остался жив. Отповедь подействовала, Жорка перестал жаловаться, а после спуска метров на сто задышал ровнее.
Весь остаток ночи вместе с подошедшим и предложившим свои услуги врачом одной из московских команд – он потом безуспешно пытался найти этого очень грамотного и тактичного доктора – Айболит занимался Жоркой, и когда утром прилетел вертолёт, он позволил себе расслабиться.
Тем ранним и прозрачным утром, каким оно часто бывает на Памире, Айболит с Арлекином, а вместе с ними вся команда, донельзя уставшие, стоя на морене, с облегчением глядели вслед улетающему вертолёту, уносящему вниз, насколько было возможно в тех условиях, оперированного и обработанного Жорку, как кто-то сказал, что Нине очень плохо. С трудом восприняв сообщение своими усталыми мозгами, Айболит переспросил ещё раз и, отказываясь этому верить, пошёл взглянуть…
Ниночка-Нинок. Про себя Айболит называл её Слава КПСС. Статная, всё при ней и ничего лишнего в её спортивной фигуре, как будто только сейчас сошедшая с плаката, партийная, КМС по альпинизму, передовая работница, краса и гордость текстильного комбината, примерная супруга в образцово-показательной семье, любящая мать, сероглазая блондинка с большими очками, со своей социалистической улыбкой, и просто красавица, она на всех комбинатовских, а позже и на собраниях федерации, сидела у края стола президиума, будучи постоянным и старательным секретарём, и когда начиналось очередное собрание, она шла по проходу к президиуму в строгом приталенном платье, в туфлях на высоком каблуке, и все мужики глазели на её красивые и рельефные икры…
Слава КПСС лежала, прикрытая пуховкой, на расстеленном на моренных камнях спальном мешке, на боку, с закрытыми глазами, пульс был слабоват, в лёгких масса хрипов, странно, ни одышки, ни кашля, ни температуры. «Сердце? – подумалось. – Не знаю, а если пневмония, то какая-то странная». В «айболитке» после Жорика остался только один шприц, одна ампула глюкозы, он пошарил и нашёл одну ампулу мочегонного, которое он влил ей тут же прямо под язык, а когда он вошёл в вену, последняя лопнула и кровь стала растекаться под кожей. У Айболита потемнело в глазах. «Док, что ты делаешь?» – спросила Нинок слабым голосом, не открывая
Удивительно, но в Ошской больнице на снимке ясно была видна именно пневмония, нижнедолевая, справа, и никаких проблем с сердцем выявлено не было.
Нина продолжала находиться в составе команды, но выше пяти тысяч метров над уровнем моря её уже не пускали. И только однажды, спустя три года, когда она уже в который раз умоляюще смотрела на Айболита, его сердце высотника дрогнуло: «Только до Сковороды, Нинок». Она пошла в группе с самаркандскими парнями, и когда Айболит увидел, что она опять плохо идёт, он попросил самаркандцев, чтобы они вели Нину вниз. Они сказали ему: «Хорошо» и, не зная хорошо ни Айболита, ни Нины, дождавшись, когда Айболит пойдёт наверх, сделали по-своему: немножко поднялись ещё и заночевали.
Утром, увидев резкое ухудшение в Нинкином состоянии, они начали срочный спуск… Нинок опять попала в ту же больницу, и опять с пневмонией, нижнедолевой справа.
В команде процветала махровая дедовщина, и это были редкие часы и дни, когда им, «старикам» – Ашоту, Лябе, Арлекину и Айболиту случалось посидеть после отбоя вчетвером, и они очень ценили это время. Айболит опять не дошёл до вершины совсем немного, а повернул назад, уводя Ушаню вниз, к жизни. Только одно из всех предпринятых восхождений на этот пик, 7134, было завершено Айболитом лет семь назад. Нынешняя молодая команда уже за три-четыре года взошла на семитысячники много раз, а у него всего три завершённых восхождения на эти высоты за много лет.
Прямо здесь и сейчас он всё это и выложил. Они сидели при свете свечей на деревянных ящиках на кухне, время от времени пропускали по стопарю «высотного коньяка» – смеси настойки элеутерококка с винным спиртом, спёртым с завода шампанских вин, и закусывали свежезажаренной бараньей печенью. Выпив и крякнув, Ашот спросил: «Ты, наверное, не забыл, что эта команда, хотя и молодая, уже имеет опыт зимних высотных восхождений и отвечает всем стандартам лучших команд страны. К тому же они легко избавляются от тех, с кем ходить не хотят, и авторитетов не признают. Их также не заставишь делать то, чего они делать не желают. А тебя они по своей воле и без принуждения приглашают на все восхождения и зовут по имени и отчеству, единственного, кроме меня самого. А на мой взгляд, это даже лучше, чем “Снежный Барс” или мастер. Так что не вы…бывайтесь, Доктор, а продолжайте мыть свои клистиры, у Вас это отлично получается». И под общий хохот Ашот наполнил четыре стопки в очередной раз.
Айболит и Нина встретились на пологом гребне Большого Чимгана на альпиниаде весной. Нинок хорошо выглядела. «Док, сколько раз ты можешь меня спасать?» Она приветливо улыбнулась. Он вспомнил то время, когда они оба были начинающими альпинистами и как на подходе Нинок мягко опустилась в обморок, и как он оказывал ей помощь. «Что-то с тобой не так, Нинок». – «Ну что? Бросать горы?» Он огляделся вокруг.
Было прелестное утро в их горах. Потом, прямо смотря в её серые, большие и такие очень советские глаза, произнёс: «Нинок, ты знаешь, наша своевольная, разборчивая и знающая себе цену команда к тебе относится бережно и хочет видеть тебя в списках. Ты ведь не бросишь нас, Нин, ну как мы без тебя?»
Состав махровой дедовщины:
Ашот, или Армян (в узком кругу), Вадим Ашотович Эльчибеков, наш тренер, собравший все титулы, возможные в альпинизме того времени.
Ляба – Лябин Анатолий Павлович, МС, «Снежный Барс», наш легендарный начспас и начпрод. Один из героев покорения п. Победы.
Арлекин – Александр Владимирович Путинцев, самый молодой МС своего времени, отобравший титул чемпиона у величайшего скалолаза и одного из благороднейших людей того времени, Миши Хергиани.