Посылка из Полежаева
Шрифт:
Да-a… Может, попробовать самому в Сантьяго бежать? Тишка же ни у солдат, ни у охранников подозрения не вызовет.
Мальчишка и мальчишка, какой с него спрос. По-русски заговаривать он ни с кем не будет. Если только придётся про дорогу узнать, так он к первому встречному не подойдёт, а присмотрится сначала, что за человек. Если рабочий, то можно за помощью обратиться. А если в шляпе — то лучше обойти его стороной.
До суда над Корваланом оставалось немного времени. Ротозейничать уже некогда.
25
Тишке
— Так этот и есть Тихон?
— Этот, — старуха кивала головой.
Парасья поджимала губы:
— Ну-ну. — И снова спрашивала: — Вот этот маленький — Тихон?
— Тихон, — отвечала Старуха, и голос у неё гудел, как телеграфные провода.
Старуха, вырастая у Тишки на глазах до былинных размеров, опиралась на суковатый, тоже былинных размеров, посох:
— Иди, Тихон, иди… Я благословляю тебя…
Тишка чувствовал, что его распирает сила, что он становится со Старухой вровень. Он не спрашивал её, куда идти. Он знал это и без подсказки.
— Если надо, Тихон, я и сынов тебе крикну на помощь… У меня ведь их шестеро…
— А у меня одиннадцать, — пробасила стоящая на Цветущем бугре Парасья, тоже огромная, как лесина. Сарафан у неё накрывал полбугра, и ромашки, лютики, васильки, вышитые на сарафане, сливались с теми, что росли на бугре, и от этого казалось: Парасья являлась продолжением земли. — И моих одиннадцатерых забирай.
Старуха кивала ей головой, а сама смотрела на Тишку:
— Ты не тревожься… Кликнем всех — все за правое дело пойдут… Ты же знаешь, там человека пытают, нельзя его в обиду давать… Это долг твой!
И длинный морщинистый палец Старухи вонзался в небо.
— Мы свой долг выполнили… А Федю Кирина не забыл? — напомнила Старуха о Поливанове. — Воротился с простреленными ногами, а долг… долг перед народами выполнил… Теперь твой черёд… Иди, Тихон, иди… И ежели чего, нам с Парасьей дай знать, мы своих созовём. Телеграмму-то шли на Выселки… Ты фамилию мою помнишь?
А он фамилии у неё и не спросил тогда, даже имени не узнал, и ему было стыдно признаться в этом.
— Так и телеграфируй… Выселки… — наставляла Старуха. — Мне принесут.
Теперь уже Парасья кивала ей головой, а ему говорила:
— Иди, Тихон, иди… Протяни другим народам руку на выручку.
Тишка уходил от них, перешагивая через кусты и деревья.
Безымянная Старуха, почему-то вдруг ставшая похожей лицом на Тишкину мать, махала ему рукой.
За плечами у него был вещевой мешок, и Тишка осязаемо ощущал его тяжесть. В мешке лежал каравай с напильниками. Но самым главным грузом в нём были ключи от оков. Тишка пел про оковы песню:
От
Вдоль бескрайних морских берегов,
К счастью тянутся люди простые,
Разорвавшие цепи оков…
Он удивлялся своей памяти. Ведь всего один раз прочитал эти слова на тетрадочном листочке у Алика Макарова, под наклеенным портретом Луиса Корвалана, — и запомнил. С Серёжкой Дресвяниным разговаривали о Фёдоре Поливанове, слов из песни не знал. А когда по-настоящему стало надо, запел:
К счастью тянутся люди простые,
Разорвавшие цепи оков…
Тишка миновал ложок с полыхавшей красными серёжками ольхой и оглянулся. Цвела вся земля, и от запахов кружило голову. Он вдыхал в себя хмель омолаживающейся земли и чувствовал, как наливаются упругостью мускулы.
Тишка ещё раз обернулся туда, где оставалось Полежаево. Лес присел, дал ему разглядеть родную деревню.
Из-за бугра на Тишку выжидающе смотрели сыны Старухи и Прасковьи-Илюшихи. Тишка попробовал их сосчитать и сбился со счёту — так много их собралось.
Но в этой несметной толпе он углядел Старухина сына Николая. Коля был выше всех ростом, плечистый, кудрявый. На груди у него горел золотом иностранный орден. Тишка прищурился — зрение сделалось зорче — и прочитал вычеканенные золотом же слова: «За братскую помощь в освобождении от фашистского ига».
«Так вот оно что, — догадался Тишка. — Старухин сын уже кого-то освобождал». Значит, не зря говорила Старуха, что теперь настал Тишкин черёд. Ну, так Тишка не подведёт!
Он теперь понял всё. Не будет на свете Фёдора Поливанова, состарится Старухин сын Коля — а Тишка-то им на замену и встанет. Они вот сейчас с надеждой и верой смотрят ему вослед, готовые, если потребуется, оказать помощь. Но дело-то, понимают они, щекотливое — толпой на такое идти нельзя, потому и отправляют одного Тишку. Это для него испытание. Оно покажет, достоин ли Тишка заменить Фёдора Кирилловича и Колю.
Тишка-то знал, что достоин. И Старуха с Парасьей-Илюшихой верили в него.
Он ещё раз оглянулся и посмотрел на цветущий бугор.
В Полежаеве топились печи. Пахло родным дымом. Тишка уходил освобождать Корвалана.
Документы, письма, свидетельства очевидцев
«Дети в Чили стали жертвами фашизма. Палачи не останавливаются ни перед чем: над детьми чинят физическую расправу, пытают голодом. Из детских рук выбита кружка с молоком, которую они получали при правительстве Сальвадора Альенде. Дети-инвалиды — вот что дала хунта. Я расскажу о тринадцатилетней девочке, родители которой были убиты фашистами. Она, как могла, помогала патриотам. Схватив девочку, фашисты опускали её вниз головой в воду. У девочки помутился рассудок…»