Посылка
Шрифт:
Просто иногда так бывает, что зло приходит через добро, вот и все.
Нет, лучше уж было оставить все как есть. Взять Паала в Европу, к остальным детям, было бы непростительной ошибкой. Если бы Вернер захотел поступить так, не было бы ничего проще. Пары обменялись документами, по которым любой их ребенок мог быть усыновлен любой парой в случае смерти родителей ребенка. Но дальше с Паалом начались бы одни неприятности. Он был обучен сверхсознанию, а не просто рожден с этой способностью. Как выяснилось в ходе многолетней работы, все дети рождаются с неразвитой способностью к телепатии, но эту способность очень трудно развить
Вернер опустил голову. Очень жалко. Мальчик потерял своих родителей, свой талант и даже свое имя.
На самом деле он потерял все.
Но может быть, не совсем все. Пока он шел по улице, Вернер послал свои мысли назад, к дому шерифа. Он увидел, что комнату Паала заливают яркие лучи солнца, исчезающего за крышами Даймон Корнерс. Паал прижался щекой к жене шерифа. Последний ужас потери сверхсознания еще не оставил его, но что-то смогло смягчить и облегчить все его горести. Что-то, что могла дать этому ребенку Кора Уилер, и только она.
Родители Паала не любили его. Вернер отлично знал это. Захваченные своей работой, зачарованные первыми успехами, они просто не успевали любить в Паале ребенка, маленького мальчика семи лет от роду. Доброта — да; внимание — неизменное. Но все-таки они относились к Паалу как к своему эксперименту во плоти, а не как к сыну.
Поэтому любовь Коры Уилер была для ребенка таким же откровением, как и уничтожающий страх перед звуками речи. Поэтому, когда его чудесный дар исчез, оставив на месте уникального сверхсознания сплошную рану, Кора оказалась рядом с ребенком и ее любовь залечивала его боль.
И так теперь будет всегда, пока они будут живы.
— Вы нашли того, кого искали? — спросила Вернера седая женщина за стойкой, когда он зашел в бар и спросил для себя чашечку кофе.
— Да, спасибо вам,— сказал он.
— И где же он был? — поинтересовалась женщина. Вернер улыбнулся ей.
— У себя дома,— ответил он.
Дело в шляпе
Я вышел на террасу, подальше от шумного сборища.
Сел в самый темный угол, вытянул ноги и вздохнул. Ну и скучища!
Распахнулась дверь, и на террасу вышел человек. Он едва держался на ногах. Шатаясь, подошел к перилам, облокотился о них и уставился на огни раскинувшегося перед ним города.
— О господи,— пробормотал он и провел дрожащей рукой по редким волосам. Потряс головой и вперил взор в горящий на крыше Эмпайр-стейт-билдинг фонарь. Глухо застонал, повернулся и заплетающейся походкой побрел ко мне. Споткнувшись о мои ботинки, чуть не упал.
— О-ох,— пробормотал он, плюхаясь в соседний шезлонг.— Прошу прощения, сэр.
— Ничего,— отозвался я.
— Вы позволите отнять у вас немного времени? — спросил он.
И, не дожидаясь ответа, приступил к делу.
— Послушайте,— сказал он,— я вам расскажу совершенно невероятную историю.
Он наклонился вперед и уставился на меня мутными глазами. Затем засопел, как паровоз, и рухнул обратно в шезлонг.
— Слушайте,— начал он.— Это точно... как это там: «Есть многое на свете, друг Горацио...» и так далее. Вы думаете, я пьян? Так оно и есть. А почему? В жизни не догадаетесь. Все дело в моем брате.
Началось это пару месяцев назад. Он работает начальником отдела в рекламном агентстве Дженкинса. Они ему там все в подметки не годятся... То есть... я хочу сказать... работал...
Он
— В подметки не годятся...
Вытащил из нагрудного кармана носовой платок и высморкался так, что я даже вздрогнул. Затем снова ударился в воспоминания:
— Они все приходили к нему за советом, все. Сидит он, бывало, у себя в кабинете: на голове шляпа, ноги на столе, ботинки блестят... А они вопят: «Чарли, подскажи что-нибудь!»... А он повернет шляпу (он называл ее «думательная шляпа») и говорит: «Ребята, это надо делать так». И идеи у него всегда были — закачаешься. Какой человек!
Тут он уставился на луну и снова высморкался.
— И что?
— Какой человек,— повторил он.— Ему не было равных. Обратишься к нему — и дело в шляпе. Шутка. Как мы думали.
Я вздохнул.
— Странный был тип,— продолжал мой собеседник.— Странный.
— Ха! — сказал я.
— Как картинка из журнала мод. Точь-в-точь. Костюмы всегда сидели как влитые. Шляпы — то, что надо. Ботинки, носки — все делалось на заказ. Помню, поехали мы как-то за город: Чарли с Мирандой и мы с моей старушкой. Жаркий денек. Я снял пиджак. А он — ни в какую. Говорит, мол, мужчина без пиджака — это не мужчина.
Нашли отличное местечко: ручей, полянка, травка, есть где посидеть. Пекло невозможное. Миранда и моя жена разулись и бродили босиком по воде. Я и то к ним присоединился. Но он! Ха!
— Ха!
— Ни в какую. Представляете, я там шлепаю по воде босиком, как мальчишка, брюки подвернуты, рукава засучены. А Чарли сидит себе на лужайке, одет, как на свидание, смотрит на нас и улыбается. Мы ему кричим: «Давай к нам, Чарли, скидывай ботинки!»
«Нет,— говорит,— мужчина без ботинок — это не мужчина. Я без них и ходить-то не смогу». Тут Миранду допекло: «Никак не могу понять,— говорит,— за кого я вышла замуж: за мужчину или за платяной шкаф».
Вот таким человеком был мой брат. Вот таким.
— Конец рассказа,— намекнул я.
— Еще нет,— возразил он. Голос у него дрожал. Наверное, от ужаса.— Теперь начинается самое страшное. Помните, что я говорил насчет его одежды? Даже нижнее белье шилось на заказ.
— Угу,— сказал я.
— Однажды кто-то в конторе решил подшутить и спрятал его шляпу. Чарли, похоже, не притворялся, что без нее не может думать. Не говорил почти ничего. Так, бормотал чтото. Смотрел все время в окно и повторял: «Шляпа, шляпа». Я отвез его домой. Мы с Мирандой уложили его в постель и пошли в гостиную. Сидим, разговариваем, вдруг слышим — грохот. Мы бегом в спальню. Смотрим — Чарли лежит на полу. Помогли ему встать, а он снова падает — ноги подкашиваются. Что такое? А он повторяет: «Ботинки, ботинки». Мы посадили его на кровать. Он взял с пола ботинки, а они выпали у него из рук. Он говорит: «Перчатки, перчатки». Мы стоим и смотрим на него, ничего понять не можем. А он как закричит: «Перчатки!» Миранда перепугалась. Принесла перчатки и бросила ему на колени. Он их натянул медленно, с трудом. Потом наклонился и надел ботинки. Встал и прошелся по комнате, осторожно, словно сомневался, что ноги его выдержат. Потом говорит: «Шляпа»,— и пошел в чулан. Напялил на голову шляпу. А потом — можете себе представить? — говорит: «Какого черта ты притащил меня домой? У меня работы полно. Я сейчас поеду и уволю ту скотину, которая спрятала мою шляпу». И поехал обратно в контору. Вы мне верите?