Потасовка

Ануй Жан

Фуше. Если ваше величество не отдаст приказ об аресте, станут говорить не о милосердии, а о слабости.

Людовик. Я не слаб, не хочу быть слабым, не имею права! Но кровопролитие — хлопотная вещь. Сейчас оно к тому же бесполезно и даже вредно. Дайте ему как-нибудь знать, что у него есть еще неделя, чтобы убраться ко всем чертям. В конце концов пусть возьмет с собой свои домашние туфли.

Фуше. Повинуюсь приказу короля.

Людовик. Впрочем, если вы хорошо выполняете свои обязанности, никто нe знает, что мы знаем, где он.

Фуше. Ваша правда, сир.

Но если узнают, как бы нам не потерять лица.

Людовик(улыбаясь). Ну, я не так кокетлив, как Бонапарт. И, слава богу, не на сцене. Во всяком случае, не на разовом ангажементе. И свое старое лицо я унаследовал от предков, а не сам сделал. У меня меньше оснований бояться за него. Именно поэтому короли, которые выходят один из другого, если можно так выразиться, могут делать свое дело куда спокойнее, чем узурпаторы. Они могут даже позволить себе роскошь проглотить горькую пилюлю, не моргнув глазом… как я сегодня утром… (После паузы.) Камин перед вами. Сожгите-ка бумаги, и забудем о них.

Камер-лакей скребется в дверь и входит.

Камер-лакей. Герцог де Блакас ожидает приема.

Людовик. Пусть войдет.

Камер-лакей вводит герцога де Блакаса. Тот входит с тройным поклоном.

(Делает изящный жест в сторону Фуше.) Господин герцог Отрантский — вы, наверное, узнаете его, Жюль, даже ммм… со спины. Он сжигает бумаги.

Блакас подчеркнуто отворачивается к окну.

(К Фуше.) Благодарю, господин герцог, за это веселое пламя. Оно прекрасно. Я прослежу за ним.

Отвесив тройной поклон и бросив косой взгляд на Блакаса, Фуше пятясь выходит.

Ну, дорогой друг, вот мы и вернулись. (Величественно указывает Блакасу на стул, не двигаясь.) Вы просили аудиенции — я слушаю вас.

Блакас(тощий как жердь, высокопарный и спесивый, восклицает). Сир, мы должны отомстить за кровь святого Людовика!

Людовик(комически воздевает руки к небу). У нас столько дел! (Внезапно его осеняет.) Поручим это святому Людовику! Согласитесь, неплохая мысль. Ему это, пожалуй, проще.

Блакас(дрожащим голосом). Сир, ваш августейший брат погиб на эшафоте, а цареубийца на корточках разжигает огонь в вашем кабинете!

Людовик(спокойно). Разжечь огонь приказал я. На корточках, потому что камин низкий. Он голосовал за смерть короля вместе с тремя сотнями своих единомышленников, но первым был в моем кабинете, когда я вернулся. Более того, Блакас, — он мой министр! Да сядьте же, вы такой длинный, что у меня голова кружится.

Блакас(падает на стул, мертвенно бледный). Нет, лучше умереть!

Людовик(крайне

любезно). Жаль, мой друг, не могу поймать вас на слове… Со святым Людовиком вам было бы легче.

Блакас(выпучив глаза). Не понимаю, что хочет сказать король. Сир, я представляю здесь эмиграцию. И преданность. Мы были с вами в Миттаве и Кобленце, мы были с вами в Лондоне! Что король собирается сделать для нас?

Людовик(по-прежнему любезно). Проявить неблагодарность.

Блакас. Сир, я не могу поверить, что королю угодно смеяться над старым слугой, которого он когда-то называл другом…

Людовик(мило улыбаясь). И сейчас тоже, Блакас…

Блакас(гнет свое). Сир, мы вернулись во Францию, исполненные надежд!

Людовик(обрывает его). Я тоже! Но я, мой милый, сразу столкнулся с реальными проблемами. Заметьте, я не жалуюсь. Я люблю жизнь, у нее вкус хлеба.

Блакас(в восторге от такого перехода). Я о хлебе и говорю вам, сир! О хлебе для наших детей!

Людовик. А, ах! (Смеется.) Вот мы и снова в Версале. К королю приходят всегда за одним — просить денег.

Блакас. Только тех, что принадлежат нам по праву, сир. Как собирается поступить король с владениями эмигрантов?

Людовик(вкрадчиво). Блакас, будь я простым дворянином, я стал бы, наверное, таким же старым безумцем, как вы. Я тоже — из бывших. Но я не могу быть королем горстки людей, хоть они и остались верны мне, мне или своей ненависти — не будем уточнять. Я не король лондонской эмиграции. Я король миллионов людей, которые волей-неволей остались здесь и вынуждены были применяться к обстоятельствам. Эмиграция, в общем-то, была роскошью. Из нее сделали предмет гордости. Пусть так. Но, согласитесь, если бы во Франции никого не осталось, это было бы довольно неприятно! Блакас (задет). Те, кто остался, так или иначе — предали!

Людовик(делает движение). Они выжили! А это всегда непросто. И что бы ни делали те, кто провел здесь те девятнадцать лет, которые для нас обернулись только антрактом, Францией все это время были именно они. Я их король. И я работаю на них. Блакас. Правильно ли я понял, сир, — вы не вернете эмигрантам их владения?

Людовик. Правильно. Я сожалею, возможно, это и несправедливо, но экономическая необходимость всегда несправедлива. Нет, Блакас, не верну. Единственная вещь, с которой во Франции не шутят, это кубышка. Заберите у французов последнего сына, они руки по швам: «Пусть погибнет за отчизну!» Но едва им покажется, что вы вознамерились тронуть их карман…все полетит к чертям! Как вы думаете, когда родилась Республика? В девяносто втором все еще были роялистами. Республика родилась в тот день, когда они осмелились купить национализированное имущество бежавших и казненных. Тут-то Франция и пустилась в плавание с кубышкой на борту! Государственные интересы поэтому требуют сейчас, чтоб те, кто скупил национализированные земли, могли спать спокойно.