Потемкин

Елисеева Ольга Игоревна

К этому моменту в Берлине уже поняли, что Панин теряет прежний политический вес, и попытались соблазнить Потемкина каким-нибудь «лестным предложением». Это вывело Никиту Ивановича из себя, он осознал, что прежние покровители отворачиваются от него. «Я желал бы иметь право сказать, что Герц не поколебал преданность (британским интересам. — О. Е.) князя Потемкина или силою своих аргументов, или, что гораздо вероятнее, выставив ему на вид какую-нибудь личную большую выгоду, которую он может получить через службу королю, — рассуждал Гаррис. — Граф Панин сильно противился его намерению быть у Потемкина, и когда граф Герц стал настаивать на необходимости исполнить данные ему предписания,

его превосходительство до того рассердился, что угрожал оставить служение прусским интересам»³⁴.

Предписания же Герца требовали полной конфиденциальности в отношениях с Потемкиным, так как Фридрих II задумал подкупить ближайшего сотрудника Екатерины. Когда короля постигла неудача в этом предприятии, он с разочарованием заметил, что Потемкин «слишком екате-ринизирован», то есть предан интересам своей монархини. После смерти князя императрица писала барону Гримму: «Он меня не продавал. Его не можно было купить»³⁵. В 1780 году у нее был случай убедиться в этом, так как сразу три державы вступили между собой в торг за право предложить Григорию Александровичу куш пожирнее. Первым за дело взялся Фридрих II.

«После бесчисленных усилий мне, наконец, удалось узнать, что в то же самое время, когда Герц предлагал посещение принца прусского, он самым секретным образом передал Потемкину письмо от короля, — доносил 7 апреля Гаррис. — Оно состоит в самой преувеличенной и низкой лести, и после уверения, что… главным предметом свидания в Могилеве есть разрушить союз, существующий между дворами Берлинским и Петербургским, и составить новую политическую систему, его прусское величество умоляет князя Потемкина поддержать его интересы при этом случае; и если он поможет ему с действительной пользой, король обещает постараться сделать возможным то, что кажется невозможным. Хотя эти слова и неопределенны, но они весьма выразительны… Они относятся или ко введению Потемкина во владение Курляндией, или, что по многим причинам кажется мне вероятнее, этим король намекает на обещание помирить его с великим князем настолько, чтобы обеспечить за ним, в случае кончины императрицы, личную безопасность и сохранение всех почестей, ему данных, и его собственности. Опасность потерять все это часто представляется его мыслям, и бывают минуты, когда он погружается в самую глубокую меланхолию»³⁶.

Гаррис не угадал. Ни о каком примирении с Павлом Петровичем речи не шло. Потемкин прекрасно понимал, что словесные гарантии легко забрать назад. В то время как герцогскую корону отнять сложнее. Впрочем, Бирон провел в ссылке двадцать лет, и Курляндия не стала для него залогом безопасности. В письме Фридриха II говорилось именно о ней. Чтоб узнать это, британцу пришлось подкупить секретаря Потемкина, француза Сен-Жана.

«Я спросил у него, что именно он подразумевал под выгодными предложениями, сделанными князю Потемкину королем прусским? — доносил Гаррис 15 мая. — Он сказал, что они состояли в обещании помочь ему добраться до престола герцогства Курляндского, или, в случае его желания, выбрать ему жену между германскими принцессами, из которых, однако, ни одна не была названа. Я спросил, каким образом князь мог отвернуть такое лестное предложение? Он отвечал, что случилось так потому, что Потемкин не верил в искренность этого обещания, а видел в нем расчет заслужить его благосклонность на время свидания в Могилеве»³⁷.

Фридрих II думал, что нащупал уязвимое место светлейшего князя, но ошибался. Потемкин отказал ему³⁸. Корона независимого государства лежала для него на одной чаше весов, а осуществление собственных политических проектов — на другой. Григорий Александрович выбрал последнее. Он понимал, что, кроме блестящих политических способностей, Екатерина ценит

его абсолютную преданность. Конечно, ему хотелось получить Курляндию, но получить ее из рук императрицы. В противном случае приобретение теряло смысл, ведь дельнейшая судьба Потемкина и его политическая карьера были связаны с Россией и обусловливались полным доверием Екатерины. О каком же доверии могла идти речь, если бы князь склонился на подкуп?

Казалось бы, после того как князь отклонил предложение Пруссии, австрийская сторона должна была испытывать уверенность в его «преданности». Однако Иосиф II покинул Россию отчасти разочарованным. Он уже в Москве испытывал раздражение против Потемкина и писал матери: «Человек это ленивый, слишком беспечный, чтобы довести до конца какое бы то ни было дело. Если не считать его придворных интриг, то, по моему мнению, он может быть полезен только если нужно срочно чему-то помешать, но не в состоянии сделать ничего, что требует системы, принципов, последовательности и усердия, каковые ему неведомы»³⁹.

Вернувшись в Вену, император в разговоре с английским послом Робертом Кейтом выразился еще резче: «Главное несчастье императрицы заключается в том, что возле нее нет человека, который бы осмелился ограничить или хотя бы сдержать вспышки ее страстей…В делах политики влияние Потемкина никогда не было так велико, как полагали. Императрица не желает расстаться с ним; на это есть тысяча причин. Ей было бы нелегко отделаться от него, даже если бы она того желала. Надо побывать в России, чтобы понять все особенности положения императрицы»⁴⁰.

Что послужило причиной таких недоброжелательных отзывов? Ведь, как мы видели, Григорий Александрович делал все возможное именно для заключения русско-австрийского союза, ради него отказывался от выгодных политических предложений. Дело в том, что Иосиф II не испытывал абсолютной уверенности в Потемкине и, надо сказать, недаром. Дипломатия того времени знала особую форму взаимоотношений между державами, когда крупные вельможи одной страны, склонные к альянсу с другой, принимали от государства-союзника так называемые «субсидии» (в современном понимании — взятки) и открыто отстаивали при своем дворе интересы союзника. Подобный поступок не воспринимался современниками с осуждением или презрением, напротив — считался в порядке вещей.

Знаменитый елизаветинский канцлер А. П. Бестужев-Рюмин охотно брал деньги и получал пансионы от англичан и австрийцев, но с порога отвергал попытки подкупа со стороны Берлина или Версаля⁴¹. Станислав Понятовский писал о нем: «Он всю свою жизнь был приверженцем Австрии, до ярости отъявленным врагом Пруссии. Вследствие этого, он отказывался от миллионов, которые ему предлагал прусский король. Но он не совестился принять подношения и даже просить о нем, когда он говорил с министрами Австрии, или Англии, или Саксонии, или другого какого-нибудь двора, который он считал нужным благодетельствовать для пользы своего собственного Отечества»⁴².

Не изменилась дипломатическая практика и позднее. Во все годы союза с Пруссией при русском дворе активно действовала прусская партия, глава которой Никита Панин ничуть не скрывал приверженности интересам Берлина и даже оскорбился, когда Фридрих II решил действовать через Потемкина. Иосиф II ехал в Россию с надеждой не просто сблизиться с Екатериной, но и, в случае удачи, создать свою, австрийскую, партию. Ему это удалось: два видных вельможи А. А. Безбородко и А. Р. Воронцов приняли «субсидии». Но их политический взлет был еще впереди, в момент же свидания в Могилеве они не занимали ключевого положения. В значительной мере дальнейший рост их влияния обусловливался именно поддержкой Австрии. В 1780 году Потемкин — козырной туз новой политической игры — не пошел Иосифу II в руки.