Потемкин
Шрифт:
Летом, когда Павел Петрович наконец получил разрешение отправиться в армию, обострились взаимоотношения со Швецией, и великий князь предпочел остаться в Петербурге. «Он охотнее противу шведов, нежели противу турков, воевать желает» [1258] , — доносил на юг Гарновский.
С января 1788 года между Петербургом и Елисаветградом начался обмен документацией, касавшейся русско-польского союза. «Не давайте сему делу медлиться, — убеждал Потемкин Екатерину 15 февраля, — ибо медленность произведет конфедерации, в которые, не будучи заняты, сунутся многие» [1259] .
1258
Гарновский М. А. Записки // PC. 1876. № 5. С. 12.
1259
АВПР.
15 февраля князь направил в столицу донесение [1260] , которым представлял императрице копии писем крупных турецких чиновников к Игнатию Потоцкому и его ответов им. Граф Потоцкий противодействовал сближению России и Польши и выступал за союз с Пруссией [1261] . Переписка великого маршала с Турцией не могла не вызвать интереса Екатерины. Из писем Шах-пас-Гирея и Астан-Гирея явствовало, что Порта угрожает Речи Посполитой войной, если поляки и далее позволят русским войскам оставаться на зимние квартиры в Польше. «Султан, видя российскую армию в ваших границах, принужден будет выслать против оной свое войско, а что оттого край сей придет в разорение, всяк может удостовериться [1262] », — писал Шах-пас-Гирей. Потоцкий сообщал турецким корреспондентам, что он переправил их письма королю и они будут прочтены в Постоянном совете [1263] . Угроза складывания в Польше новой антирусской конфедерации становилась вполне реальной.
1260
РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. № 11. Л. 17.
1261
Костомаров Н. И. Последние годы Речи Посполитой. СПб., 1870. С. 151.
1262
РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. № 11. С. 20–21.
1263
Там же. С. 22–24 об.
Привлечь Польшу на сторону России могли земельные приобретения. «Им надобно обещать из турецких земель, дабы тем интересовать всю нацию, — настаивал князь в письме 5 февраля. — Когда изволите опробовать бригады новые их народного войска, то та, которая гетману Браницкому будет, прикажите присоединить к моей армии. Какие прекрасные люди и можно сказать наездники! Напрасно не благоволите мне дать начальства, если не над всей конницею народной, то бы хотя одну бригаду. Я столько же поляк, как и они». В этих неожиданно прорвавшихся словах Потемкин, видимо, устав от постоянных упреков императрицы в адрес поляков, впервые подчеркивал перед ней свою родственную близость со шляхтой. «Они, ласкаясь получить государству приобретение и питаясь духом рыцарства, все бы с нами пошли… — продолжал он убеждать корреспондентку. — Тут иногда сказываются люди способностей редких, пусть здесь лучше ломают себе головы, нежели бьют баклуши в резиденциях и делаются ни к чему не годными» [1264] .
1264
АВПР. Ф. 5. № 585. Л. 168 об-169.
26 февраля Екатерина сообщала о согласии обещать Польше приобретения за счет Турции в случае заключения договора. Однако ее отношение к альянсу с Варшавой оставалось скептическим. «Выгоды им обещаны будут. Если сим привяжем поляков, и они нам будут верны, то сие будет первым примером в истории постоянства их», — замечала императрица. Уже четверть века участвуя во внутренних делах Польши, Екатерина вынесла из этого опыта убеждение, что близкий контакт представителей русского и польского дворянства вреден для ее державы. Те олигархические претензии на власть, которые в России предъявляла только высшая аристократия, в Польше, казалось, были неотъемлемой частью общих настроений. Поэтому императрица стремилась уклониться от службы поляков в русской армии. «Поляков принимать в армию подлежит рассмотрению личному, ибо ветреность, индисциплина… и дух мятежа у них царствуют; оный же вводить к нам ни ты, ни я, и никто, имея рассудок, желать не может» [1265] .
1265
РГАДА. Ф. 5. № 85. Ч. II. Л. 79–80.
Известия из Польши пока были вполне утешительными. Во всяком случае, именно так освещал ситуацию русский посол О. М. Штакельберг. В начале декабря 1787 года он сообщил, что полномочные министры Пруссии и Англии передали ему «благоволение» своих государей [1266] . Синхронность
1266
Там же. Л. 313.
Среди богатых польских магнатов было большое число лиц, отношения с которыми представлялись Екатерине настолько наболевшими, что ни о какой их службе не могло идти и речи. «Если кто из них, исключительно пьяного Радзивилла и гетмана Огинского, которого неблагодарность я уже испытала, войти хочет в мою службу, — рассуждала императрица, — то не отрекусь его принять, наипаче же гетмана графа Браницкого, жену которого я от сердца люблю и знаю, что она меня любит и помятует, что она русская. Храбрость же его известна. Также воеводу Русского Потоцкого охотно приму, понеже он честный человек» [1267] . Екатерина старалась опереться на людей, которым она более или менее доверяла. Но трагизм ситуации состоял как раз в том, что именно ненадежные представители шляхты, не будучи связаны личной выгодой с Россией, немедленно откатывались в сторону Пруссии.
1267
Там же. Л. 79.
Так произошло с отвергнутыми Екатериной Радзивиллом и Огинским. Не являясь друзьями России, Кароль Станислав Радзивилл и Михаил Казимеж Огинский — оба участники Барской конфедерации, вернувшиеся в Польшу только после амнистии и оба замешанные в деле Таракановой — в годы Второй русско-турецкой войны постепенно вошли в число сторонников прусского влияния. «Пьяница Радзивилл», или, как его называли в Польше, «пане коханку», был человеком популярным в шляхетских кругах благодаря великолепным пирам и расточительному образу жизни. Ему, как никому другому, было удобно проводить агитацию среди шляхетства. И именно такой человек оказался не на стороне России.
Вняв совету Потемкина, петербургский кабинет работал быстро. Уже 8 марта князю был послан проект трактата с Польшей [1268] . 14 марта из Елисаветграда светлейший ответил Екатерине: «В гусарах мелкие офицеры лутчие из поляков, во Франции их принимают с охотой. Пусть они ветрены и вздорны, но… ежели удастся их нам связать взаимной пользою с собою, то они не так полезут, как союзники чаши теперешние, которые щиплют перед собой деревнишки турецкие, и те не все с удачею» [1269] .
1268
Там же. Л. 88.
1269
Там же. № 585. Л. 195 об-196.
Работа над присланным из Варшавы текстом договора, а также русским контрпроектом заняла у Потемкина около полумесяца. Важное затруднение князь видел в желании Станислава Августа II «самому предводить» вспомогательными польскими войсками. Подчинение иностранному фельдмаршалу было несовместимо с его королевским достоинством, и король требовал формально распространить свое командование и на всю русскую армию. «Если б он со своими примкнул ко мне, — говорил Григорий Александрович 27 марта, — я бы не поставил себе в обиду, в самом же деле не давая ему от себя как только одного виду начальства» [1270] . Но эта мера предусматривалась на крайний случай. Светлейший князь предлагал особо оговорить в тексте договора, что «войска востребованной стороны должны быть под начальством генерала стороны требующей» [1271] .
1270
Там же. Л. 193.
1271
Там же. № 589. Л. 87 об.
Кроме того, русская сторона была неприятно удивлена размерами территориальных притязаний Польши. Секретный первый артикул присланного из Варшавы проекта предусматривал присоединение к Речи Посполитой Бессарабии (современной территории Молдавии) и Молдавии по реку Серет (северо-восточной части современной Румынии). Такое требование неизбежно вело к конфликту с Австрией, желавшей получить земли вниз по Дунаю. Потемкин считал, что Польша просит о многом, чтобы получить хоть что-нибудь. Он советовал ни в коем случае не обещать таких значительных приобретений, потому что «поляки прежде время разславят по всему свету» [1272] .
1272
Там же. Л. 86 об.