Потемкин

Елисеева Ольга Игоревна

Упорство турок показывало, что лишь приступ может принудить Очаков к сдаче. «Мороз был 20–24 градуса, — писал Дама. — Армия только и желала попытать счастье, лишь бы избавиться от мук голодной и холодной смерти» [1414] .

Штурм

К декабрю положение крепости стало критическим. Осадные работы были окончены, что сразу высвободило значительное число солдат для будущего штурма. Турецкий флот удалился из-под порядком поврежденных стен Очакова зимовать на юг. Помощи осажденным ждать было неоткуда.

1414

Дама Р. де. Записки. С. 51.

Утром 6 декабря в результате короткого штурма, продлившегося час с четвертью, крепость пала. Потери турок составляли 9,5 тысячи убитыми и 4 тысячи пленными, русская армия лишилась 926 человек убитыми и 1704 ранеными [1415] .

Накануне несколько дней продолжались ветер и сильная метель.

Из-за непогоды Потемкин отложил дело с 4 на 6 декабря. Кроме того, 6-го был день Николая Чудотворца, и с Божьей помощью князь надеялся на благополучный исход. Ход штурма блестяще описал Роже Дама. Ему в командование Потемкин выделил отряд из своего любимого полка екатеринославских гренадер, что свидетельствовало о большом расположении. Атака производилась пятью колоннами по 5 тысяч человек каждая. Первая должна была атаковать нижнюю часть города, предместье и батарею Гассан-паши. Вторая — направиться к так называемым Стамбульским воротам. Третья колонна отвлекала турецкое войско, находившееся в окопах перед стенами. Четвертая поддерживала ее с левого фланга. Пятой следовало взять приступом городской бастион с пробитыми брешами, через них проникнуть в город и помочь открыть Стамбульские ворота. Общее командование осуществлял Репнин.

1415

Ведомость об убитых и раненых во время штурма Очакова // РГВИА, Ф. 52. Оп. 2. N9 11. Л. 74.

В 4 часа утра войска собрались за лагерем и приняли благословение священников. В 6 часов колонны были образованы и заняли позиции. Было предписано строжайшее молчание во время перехода по траншеям к стенам города. Сигналом к атаке служили три бомбы, взорванные на заре. При первой солдатам следовало сбросить шубы и меховые башмаки, при второй — приготовиться, при третьей — выступать. Потемкин ночь провел в траншее.

Дама во главе 800 гренадер шел на пике второй колонны. «Уже ощущалось приближение зари, — писал он. — Раздалась первая бомба. Все мы были на своих местах; сбросили шинели и приготовились. Третья бомба двинула всех вперед… Но тишина была нарушена. Все время повторявшиеся крики „ура“ предупредили о нашем приближении турок… Я направился ускоренным шагом к Стамбульским воротам, опрокидывая штыками плохо сформированные турецкие войска… Замкнутой колонной я достиг края рва, площади перед воротами». Турки открыли створки, чтобы выпустить сильную колонну на помощь своим, находившимся перед окопами города. Они не ожидали, что противник окажется так близко, и буквально врезались в отряд Дама. Под сводами ворот «началась ужасная непродолжительная резня, турки были опрокинуты, и трупы падали на трупы… Мой отряд прошел этот темный кровавый свод, и мы очутились внутри города, покрытые кровью и мозгом» [1416] .

1416

Дама Р. де. Записки. С. 53–54.

«Только пролив достаточно турецкой крови, русские солдаты согласились отдохнуть. Ровно в шесть часов русские вышли из траншеи; без четверти девять наступила полнейшая тишина, весь город был взят и 11 000 турок прошли под ярмом. У русских было 2–3 тысячи убитых и раненых». Цифры потерь, указанные Дама, практически совпадают с официальными. Вместе убитых и раненых по ведомости — 2630 человек. Это говорит о том, что потери в донесении императрице не были занижены.

Озлобление как нападавших, так и оборонявшихся было невероятным. Турки отбивались даже древками знамен. «Проходя через свод, — рассказывал Дама, — наступая с трупа на труп, левая нога моя попала в промежуток глубиною в три или четыре трупа. Человек, лежавший на самом низу и уже умиравший, схватил меня зубами за сухую ахиллесову жилу и вырвал кусок сапога и чулка. У меня только покраснела кожа, но не была содрана» [1417] .

1417

Там же. С. 55.

7 декабря уже из крепости Потемкин направил Екатерине письмо о взятии Очакова. «Поздравляю Вас с крепостью, которую турки паче всего берегли, — писал князь. — Дело столь славно и порядочно произошло, что едва ли экзерциции бывают лучше. Гарнизон до двадцати тысяч отборных людей, не меньше на место положено семи тысяч, что видно, но в погребах и землянках побито много» [1418] .

Следует отметить, что командующий, рассчитывая наиболее удачное время для штурма, не поддался соблазну принести императрице Очаков в дар ко дню святой Екатерины — 24 ноября. «Не довольно еще были сбиты укрепления крепостные, чтоб можно было взять, — пояснил он в письме 7 декабря, — и коммуникация еще не поспела для закрытия идущей команды левого фланга на штурм, без чего все бы были перестреляны».

1418

АВПР. Ф. 5. № 585. Л. 288 об.

Когда пленного очаковского коменданта трехбунчужного Гассан-пашу вели мимо Потемкина, князь, досадовавший на жестокость штурма, в сердцах крикнул ему: «Твоему упрямству обязаны мы этим кровопролитием!» — «Я исполнял свой долг, а ты свой, — отвечал комендант. — Судьба решила дело» [1419] . Однако остальным пленным было не до долга паши. Цебриков описал их страдания: «Женщины испуганные, дети замерзлые — страшная сцена! Плач — везде смерть торжествует… Прежестокий мороз, и много пленных померло… Иных опять отсылали в город жить… Был в Очакове, в коем ничего более не

видел, как множество побитых турков и наших кучами, а особливо перед воротами во рву; дома все разорены» [1420] .

1419

КС. 1888. № 12. С. 557.

1420

Цебриков Р. М. Вокруг Очакова… С. 99.

Каким бы лихим, в отличие от Цебрикова, ни казался Дама, его тоже угнетал вид трупов. «Потребовалось несколько дней, чтобы жители, спасшиеся от резни, перенесли мертвых на середину Лимана, потому что земля настолько промерзла, что нельзя было их похоронить. Они оставались на льду при устье реки до первой весенней оттепели. Тогда вода своим течением увлекла их в море вместе со льдинами» [1421] .

Известие о взятии Очакова вызвало ликование в Петербурге и коренным образом изменило положение при дворе в пользу светлейшего князя. Его критики вынуждены были замолчать, а императрица вновь обрела уверенность в себе и сменила слезы, столь частые для нее в последнее время, на искреннюю радость. «За ушки взяв обеими руками, мысленно тебя целую, друг мой сердечный, — писала она 16 декабря. — Все люди вообще чрезвычайно сим счастливым происшествием обрадованы, я же почитаю, что оно много послужит к генеральной развязке дел… Теперь мириться гораздо стало ловчей… Всем, друг мой сердечный, ты рот закрыл» [1422] .

1421

Дама Р. де. Записки. С. 55.

1422

РГАДА. Ф. 5. № 85. Ч. II. Л. 149.

В конце письма Екатерина вновь повторяет просьбу о скорейшем приезде князя в Петербург. Уже 16 декабря Государственный совет обсуждал возможные условия мира с Портой [1423] , но императрице не хотелось, чтобы столь важные вопросы решались в отсутствие Потемкина.

К 20 декабря план Очакова был снят, потери и полученные трофеи точно пересчитаны, а списки отличившихся во время штурма составлены. Это позволило командующему послать в Петербург подробные донесения: «С таким все исполнено порядком, что я смело могу утверждать: подобного никто из служащих здесь не видел… Стремление столь сильно, что через пять четвертей часа все пало, по милости Божией, под российский меч. А на вечер представился город разоренным и обитаемым мертвыми телами» [1424] . «Первые три дни проходу не было от тел турецких, которые кучами лежали, а паче на мосту, — продолжал он в другом донесении. — Город был торговый и богатый, множество достали денег… немало жемчугу и уборов золотых и серебряных, многие солдаты шли домой в горностаевых шубах» [1425] . В крепости было взято 310 пушек и мортир, а также 780 знамен с переломанными древками, так как турки оборонялись до последнего, даже флагами.

1423

АТС. СПб., 1869. Т. I. С. 639.

1424

РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. № 11. Л. 258 об.

1425

Там же. Л. 255–255 об.

Отправление почты 20 декабря пришлось задержать из-за сильных метелей до 26-го числа. Потемкин отдал всю свою просторную ставку под раненых, а сам с канцелярией поместился в одном кабинете. Мысленно возвращаясь к минувшему штурму, князь писал: «Простой маневр не удастся с такой точностью… Это было, как вихрь, сильной, сильной, обративший город вверх дном». Управившись с делами, Григорий Александрович обещал приехать и укорял Екатерину за то, что она гневалась на него в последних письмах. «Усердие мое того не заслуживает, — замечал он. — Я не по основаниям графа Панина думаю, но по обстоятельствам. Не влюблен я в прусского короля, не боюсь его войск, но всегда скажу, что они всех прочих менее должны быть презираемы… Пространство границ не дозволяет нам делать извороты, какие употребительны в земле малой окружности. Неловко иметь двух неприятелей, а то будет пять» [1426] .

1426

АВПР. Ф. 5. № 585. Л. 290–291 об.

В своих донесениях и письмах императрице Потемкин подчеркивал особую «экзерциционность», как бы учебность, штурма крепости. Следует отметить, что практически вся очаковская операция напоминает громадные полевые маневры, проведенные в реальной боевой обстановке. Правильная осада Очакова представляла собой идеальные условия для обучения солдат: они участвовали в обширных фортификационных работах, минировании турецких укреплений, бомбардировке города с моря и «с сухого пути», сменяющими друг друга отрядами отражали вылазки неприятеля, отрабатывали приемы ближнего рукопашного боя и привыкали ходить в штыковую атаку. Именно в результате очаковской операции неуверенные в себе рекруты, нестройной толпой бежавшие, потом наступавшие под Кинбурном, превратились в солдат, способных «за пять четвертей часа» взять штурмом главную черноморскую твердыню Турции, действуя при этом с маневровой точностью. Задачей кампании 1788 года было не только овладение Очаковом, но и создание из новобранческих войск настоящей армии. Обе эти цели были достигнуты Потемкиным с минимальными потерями.