Потерянная Россия
Шрифт:
Вот за какую агитацию в «Общем деле» г. Черемисов выслал моего корреспондента с фронта, а Керенский потом закрыл «Общее дело» — утверждает Бурцев, приводя ряд выдержек из протокола очной ставки между Черемисовым и корреспондентом «Общего дела» и из статей «Общего дела» по этому поводу.
«Я не раз печатно говорил, — продолжает Бурцев, — что закрытие “Общего дела” со стороны Керенского было преступление даже не пытались своевременно мобилизовать свои силы, способные в нужный момент оказать сопротивление большевистским затеям внутри самой «революционной демократии». Со своей стороны правительство готовилось к подавлению мятежа, но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловским выступлением с. — петербургский гарнизон, изыскивало другие средства воздействия. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в С. — Петербург войска, и первые эшелоны с Северного фронта должны были появиться в столице 24 октября.
В то же время полковник Полковников [155] , командующий войсками С. — Петербургского военного округа, получил приказ разработать подробный план подавления мятежа, ему же было предложено своевременно взять на учет и соорганизовать все верные долгу части гарнизона. Полковник Полковников каждое утро лично представлял мне рапорт: причем постоянно докладывал, что во вверенных ему войсках частей, которыми
155
Полковников Георгий Петрович (1883–1918) — полковник. В июле-сентябре 1917 г. командир 1-го Амурского казачьего полка, входившего в 3-й конный корпус А. М.Крымова. С 16 сентября до 24 октября 1917 г. командующий войсками Петроградского военного округа.
Один из организаторов Юнкерского мятежа 1917 г. в Петрограде в поддержку наступления на столицу войск Керенского и Краснова. Юнкера Николаевского инженерного и Владимирского военных училищ в ночь на 29 октября (11 ноября) захватили несколько броневиков, овладели городской телефонной станцией, отключили Смольный, заняли гостиницу «Астория», арестовали комиссаров Военно-революционного комитета. Однако не были поддержаны гарнизоном, и в тот же день выступление было подавлено. Полковников, объявивший себя командующим «войсками спасения», бежал на Дон, где был арестован и казнен
24 октября было уже совершенно очевидно, что восстание неизбежно, что оно уже началось. Около 11 часов утра я явился в заседание Совета Республики и попросил Н. Д. Авксентьева [156] , председателя Совета, представить мне, как председателю Временного правительства, немедленное слово для срочного сообщения, которое я должен сделать Совету Республики. Получив слово, я заявил, что в моем распоряжении находятся бесспорные доказательства организации Лениным и его сотрудниками восстания против революционного правительства. Я заявил, что все возможные меры для подавления восстания приняты и принимаются Временным правительством; что оно будет до конца бороться с изменниками Родине и Революции; что оно прибегнет без всяких колебаний к военной силе, но что для успешности борьбы правительству необходимо немедленное содействие всех партий и групп, представленных в Совете Республики, всей меры доверия и содействия. Для того чтобы восстановить себе настроение того времени, достаточно вспомнить, что во время моей речи члены Совета Республики не раз стоя, с особым подъемом свидетельствовали о своей полной солидарности с Временным правительст — вом в его борьбе с врагами народа. В минуты этого всеобщего подъема только некоторые одиночные представители партий и группировок, тесно связанных с двумя крайними флангами русской общественности, не могли преодолеть в себе жгучей ненависти к правительству Мартовской революции: они продолжали сидеть, когда все собрание поднималось, как один человек.
156
Авксентьев Николай Дмитриевич (1878–1943) — общественно-политический деятель, публицист, член ЦК партии эсеров. В эмиграции с 1907 г. 8 апреля 1917 г. вернулся в Россию и был избран председателем исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов. С 24 июля до начала сентября 1917 г. министр внутренних дел Временного правительства. Затем председатель Демократического совещания и Предпарламента. 28 октября 1917 г. возглавил в Петрограде эсеровский «Комитет спасения родины и революции». В ноябре 1918 г. выслан из России. Во второй эмиграции соредактор парижского журнала «Современные записки» (1920–1940)
Уверенный в том, что представители народа до конца сознали всю исключительную тяжесть и ответственность положения, я, не ожидая голосования Совета, вернулся в штаб к прерванной срочной работе, думая, что не пройдет и часа, как я получу сообщение о всех решениях и деловых начинаниях Совета Республики в помощь правительству.
Ничего подобного не случилось. Совет, раздираемый внутренними распрями и непримиримыми разноречиями мнений, до позднего вечера не мог вынести никакого решения. Вожди всех антибольшевистских и демократических партий, вместо того чтобы спешно организовать свои силы для трудовой борьбы с изменниками, весь этот день и весь вечер потеряли на бесконечные и бесполезные споры и ссоры.
А тем временем, уже господствуя в Смольном и готовясь к последнему удару, большевики повсюду кричали, что все утверждения о «каком-то» большевистском восстании являются измышлениями «контрреволюционера» и «врага народа» Керенского. К сожалению, хорошо зная психологию своих советских противников, большевики этим приемом превосходно достигли своих целей.
Никогда я не забуду следующей, поистине исторической сцены. Полночь на 25 октября. В моем кабинете в перерыве заседания Временного правительства происходит между мной и делегацией от социалистических групп Совета Республики достаточно бурное объяснение по поводу принятой наконец левым большинством Совета резолюции по поводу восстания, которую я требовал утром. Резолюция, уже никому тогда не нужная, бесконечно длинная, запутанная, обыкновенным смертным малопонятная в существе своем, если прямо не отказала правительству в доверии и поддержке, то во всяком случае совершенно недвусмысленно отделяла левое большинство Совета Республики от правительства и его борьбы. Возмущенный, я заявил, что после такой резолюции правительство завтра же утром подаст в отставку; что авторы этой резолюции и голосовавшие за нее должны взять на себя всю ответственность за события, хотя, по — видимому, они о них имеют очень малое представление. На эту мою взволнованную филиппику спокойно и рассудительно ответил Дан [157] , тогда не только лидер меньшевиков, но и исполняющий должность председателя ВЦИКа. Конечно, я не могу сейчас воспроизвести заявление Дана в его собственных выражениях, но за точность смысла передаваемого ручаюсь; прежде всего Дан заявил мне, что они осведомлены гораздо лучше меня и что я преувеличиваю события под влиянием сообщений моего «реакционного штаба». Затем он сообщил, что неприятная «для самолюбия правительства» резолюция большинства Совета Республики чрезвычайно полезна и существенна для «перелома настроения в массах», что эффект ее уже сказывается и что теперь влияние большевистской пропаганды будет «быстро падать». С другой стороны, по его словам, сами большевики в переговорах с лидерами советского большинства изъявили готовность «подчиняться воле большинства Советов», что они готовы «завтра же» предпринять все меры, чтобы потушить восстание, «вспыхнувшее» помимо их желаний,
157
Дан Федор Ильич (наст. фам. Гурвич; 1871–1947) — один из лидеров РСДРП (меньшевиков), возглавлявший в партии центристское течение. Входил в состав редакций партийных газет «Искра», «Голос социал-демократии», «Вперед», «Рабочий интернационал» и др. В конце января 1922 г. выслан за границу. Керенский в эмиграции вел полемику с Даном в течение ряда лет. Автор книги «Происхождение большевизма» (Нью-Йорк, 1946)
Нужно признать, большевики действовали тогда с большой энергией и не меньшим искусством.
В то время когда восстание было в полном разгаре и «красные войска» действовали по всему городу, некоторые большевистские лидеры, к тому предназначенные, не без успеха старались заставить представителей «революционной демократии» смотреть, но не видеть; слушать, но не слышать. Всю ночь напролет провели эти искусники в бесконечных спорах над различными формулами, которые якобы должны были стать фундаментом примирения и ликвидации восстания. Этим методом переговоров большевики выиграли в свою пользу огромное количество времени. А боевые силы социалистов — революционеров и меньшевиков не были вовремя мобилизованы. Что, впрочем, и требовалось доказать.
Не успел я кончить разговор с Даном и его товарищами, как ко мне явилась делегация от стоявших в С. — Петербурге казачьих полков, насколько помню, из двух — трех офицеров и стольких же строевых казаков. Прежде всего делегация эта сообщила, что казаки желают знать, какими силами я располагаю для подавления мятежа. А затем она заявила, что казачьи полки только в том случае будут защищать правительство, если лично от меня получат заверение в том, что на этот раз казачья кровь «не прольется даром, как это было в июле, когда будто бы мной не были приняты против бунтовщиков достаточно энергические меры». Наконец, делегаты особенно настаивали на том, что казаки будут драться только по особому моему личному приказу.
В ответ на все это я прежде всего указал казакам, что подобного рода заявления в их устах, как военнослужащих, недопустимы; в особенности сейчас, когда государству грозит опасность и когда каждый из нас должен до конца без всяких рассуждений исполнить свой долг. Затем я добавил: «Вы отлично знаете, что во время первого восстания большевиков с 3 по 6 июля я был на Западном фронте, где начиналось тогда наступление; вы знаете, что, бросив фронт, я 6 июля приехал в Петроград и сейчас же приказал арестовать всех большевистских вождей; вы знаете также, что тут же я уволил от должности командующего войсками генерала Половцева, именно за его нерешительность во время этого восстания». В результате этого переговора казаки категорически заявили мне, что все их полки, расположенные в Петрограде, исполнят свой долг. Я тут же подписал особый приказ казакам — немедленно поступить в распоряжение штаба округа и беспрекословно исполнять все его приказания. В этот момент, в первом часу ночи 25 октября, у меня не было ни малейших сомнений в том, что эти три казачьих донских полка не нарушат своей присяги, и я немедленно послал одного из моих адъютантов в штаб сообщить, что можно вполне рассчитывать на казаков.
Как утром, в Совете Республики, я еще раз жестоко ошибся. Я не знал, что, пока я разговаривал с делегатами от полков, Совет казачьих войск, заседавший всю ночь, решительно высказался за невмешательство казаков в борьбу Временного правительства с восставшими большевиками.
После моих бесед с Даном и с казаками я вернулся в заседание Временного правительства. Всякому легко себе представить ту напряженную нервную атмосферу, которая царила в этом ночном заседании, в особенности после известия о захвате Красной гвардией Центрального телеграфа, почтамта и некоторых других правительственных зданий. Однако ни у кого из нас не возникла даже мысль о возможности каких-либо переговоров или соглашений с засевшими в Смольном предателями. В этом отношении среди членов Временного правительства господствовало полное единодушие. Зато некоторые из членов правительства весьма сурово критиковали «нерешительность» и «пассивность» высших военных властей, совершенно не считаясь с тем, что нам приходится действовать, все время находясь между молотом правых и наковальней левых большевиков. Впрочем, эти строгие критики не проявили ни малейшего стремления принять активное участие в организации борьбы с разгоравшимся восстанием или, хотя бы, более энергично поддержать меня. Насколько помню, заседание Временного правительства окончилось в начале второго часа ночи и все министры отправились по домам. Я остался один с А. И. Коноваловым [158] , моим заместителем, министром торговли и промышленности. Мы были с ним неразлучны всю ночь. Да М. Терещенко остался еще некоторое время после ухода остальных министров в Зимнем дворце.
158
Коновалов Александр Иванович (1875–1949) — фабрикант, один из основателей торгово-промышленной партии (1905). С 1912 г. член ЦК партии прогрессистов. Депутат 4-й Государственной думы. С 2 марта 1917 г. министр торговли и промышленности Временного правительства. Арестован при взятии Зимнего дворца. После освобождения эмигрировал во Францию, где руководил Русским коммерческим институтом. С 1921 г. входил в число соредакторов газеты «Последние новости».
Между тем в городе восстание разрасталось с невероятной быстротой. Вооруженные отряды большевиков все тесней и тесней окружали здание Зимнего дворца и штаба военного округа. Солдаты лейб — гвардии Павловского полка устроили у своих казарм, в конце Миллионной улицы и Марсова поля, настоящую западню, арестовывая всех «подозрительных», шедших по направлению от дворца. Так был захвачен «в плен» Карташев, о котором я уже говорил, и управляющий делами Временного правительства А. Гальперн [159] . Дворец охранялся лишь юнкерами и небольшим отрядом блиндированных автомобилей.
159
Галыгерн Александр Яковлевич (1879–1956) — адвокат. Член РСДРП (меньшевиков). С 1912 г. масон, с 1916 г. секретарь ложи Верховного совета Великого Востока народов России. В феврале 1917 г. сменил В. Д.На-бокова на посту управляющего делами Временного правительства. С 1920 г. в эмиграции