Потерянное прошлое

Мэрфи Уоррен

— Все, что будет необходимо, — сказала хозяйка. Дворецкого она больше в тот вечер не видела, зато увидела грубого молодого человека. Казалось, он полностью поглощен разглагольствованиями Билла, рассказывавшего о новой религии.

— Да, я знаю, что в связи с “Братством Сильных” идет множество слухов о мошенничестве, но что касается меня, то я твердо уверен: пока сам не попробуешь, не узнаешь, что к чему.

Так вещал Билл Джеймсон, грузный мужчина с суровым лицом преуспевающего бизнесмена. Ему не надо было надевать фрак и золотой “Ролекс”, чтобы показать, что у него есть

и деньги, и власть. Богатство читалось в его глазах и в уверенной посадке головы. Улыбка его была улыбкой человека, который мог кого-то или что-то одобрить или не одобрить, но сам ни в чьем одобрении не нуждался.

— Послушай, Билл, “Братство Сильных” — это та самая штука, которую основал писатель-фантаст? Если им сопутствует такой успех, то почему он сам и его жена недавно были признаны виновными в покушении на убийство? За ними еще числятся три случая мошенничества и вымогательства. Что-то непохоже это ни на Билли Грэма, ни на Папу Римского, — сказал один из гостей.

— Надо понимать суть “Братства Сильных”. Столь добрая сила неизбежно притягивает зло. То зло, которое супруги Доломо оттягивают на себя, проходит мимо их последователей. Они, так сказать, принимают на себя наши страдания. Именно так мне это объяснили, и черт меня раздери, если это именно так и не сработало.

— Может, у тебя был просто хороший адвокат?

— У меня был лучший, но он не смог спутать показания моей секретарши. Я был конченый человек. Грязь. А потом я уверовал.

— И сколько это тебе стоило?

— Кто имеет, тот имеет, — заявил Джеймсон, глубокомысленно улыбнувшись.

— Полмиллиона?

Джеймсон опять расхохотался.

— Это была только плата за посвящение. Но они сказали, что вернут деньги, если в моей жизни не наступит улучшение. Если меня не признают невиновным. Лучше не трогать то, что приносит удачу.

— А я трогаю, — произнес молодой — слегка за тридцать — человек с темными глазами и высокими скулами. — Я очень и очень трогаю.

— Кто вы?

— Я трогатель удачи, Джеймсон. Я хочу с вами поговорить, — сказал Римо.

— Я занят — разговариваю со своими друзьями. Молодой человек по-дружески обнял Джеймсона за плечи, но плечи ничего дружеского в этом объятии не нашли. Плечи почувствовали себя так, как будто их подсоединили к току высокого напряжения. Джеймсон не смог даже закричать. Он смог только кивнуть. Он пойдет всюду, куда поведет его эта рука, — в данном случае, в кабинет рядом с банкетным залом. Дверь за ними закрылась, и назойливый шум празднества им больше не мешал.

В кабинете стояли богато отделанные шкафы темного дерева, свет был мягкий, кресла — полированные, деревянные. В помещении стоял легкий запах дорогих сигар и старого доброго бренди.

— Простите меня, среди моих знакомых не так уж много преуспевающих бизнесменов, так что мне пришлось поступить по-нашему, по-рабочему, чтобы иметь возможность поговорить с вами, — сказал Римо.

— Что вы со мной сделали? — с трудом произнес Джеймсон, пытаясь размять плечо и вернуть его к жизни после того, как молодой человек шарахнул по нему чем-то вроде электрического разряда.

— Так, пустяки. Вы будете меня слушать?

— У

меня нет особого выбора.

— Это хорошо, — удовлетворенно заметил Римо. Потом он влепил президенту Международной компании по производству зерна, удобрений и химикатов пощечину, достаточно сильную, чтобы он сдвинулся в сторону на два фута. А потом — еще одну.

— Это — знак приветствия, — пояснил Римо. Джеймсон издал сдавленный стон, потом быстро опорожнил свои карманы, снял часы и протянул их вместе с деньгами Римо.

— Я не вор. Вор — это вы.

— Суд признал, что я невиновен, — возразил Джеймсон.

— Позовите своего адвоката. Я и его обработаю, — пообещал Римо.

— Что вы хотите?

— Вот теперь мы начали разговаривать. Кто обработал свидетеля? Помните Глэдис? Это ваша бывшая секретарша. Она поведала миру обо всех тех гадостях, которые вы творили, а вы-то думали, что она будет молчать, потому что вы ей так много платите. Кто заставил ее забыть собственные показания?

— Что вы имеете в виду?

— Этот прием устроен не в честь вашего дня рождения, — заметил Римо.

— Положительные силы Вселенной оказались выпущенными на свободу. Они-то освободили и меня. Римо влепил ему еще одну пощечину.

— Вот вам моя положительная сила.

— Я никому не давал взяток. Я ни на кого не выходил. Я просто вступил в “Братство Сильных”, когда казалось, что все вокруг идет прахом. И тогда моя жизнь вновь обрела положительный смысл. Она снова стала прекрасна.

Римо двумя пальчиками взял запястье Джеймсона и повернул его так, что рука чуть не выскочила из сустава. Рука сильно отличается от металлической дверной ручки. Запястье, локоть — очень слабые сочленения и могут сломаться в любой момент.

Джеймсон зарыдал от боли.

— Расскажите мне, как прекрасна ваша жизнь, Джеймсон, — попросил Римо. — Я хочу все знать о добрых силах Вселенной.

— Вы не поймете.

— Не пойму? Я сам — сила Вселенной, придурок.

— Пожалуйста...

— Ладно, вы не врете.

Джеймсон, как малого ребенка, прижал к груди покалеченную руку и весь скорчился, рыдая.

— Кто вы — агент темных сил?

— Что это еще за агент темных сил?

— Чем сильнее силы добра, чем сильнее положительные силы, тем сильнее они вызывают противодействие отрицательных сил. Если вы вступаете в “Братство Сильных” и люди видят, что вы счастливы, они начинают придираться к “Братству”. Они не могут смириться с тем, что вы счастливы. И тогда они вынуждены объявить, что “Братство Сильных” — мошенничество. Все это — из ревности и зависти. Добрые дела всегда вызывают гнев злых сил.

— Вы хотите сказать, что я — зло?

— Нет, нет. Просто дело в том, что вы очень сильны. И вы обратили свою силу против меня, против моих положительных сил.

— Я — хороший человек, — сообщил ему Римо.

— Да, да, — незамедлительно согласился Джеймсон и закрыл лицо неповрежденной рукой. — Вы — хороший человек. Очень хороший человек!

— Иногда мне приходится прибегать к методам, которые вам могут не понравиться, — сказал Римо.

— Верно, — согласился Джеймсон.

— Но я хороший человек.