Потерянные души

Гущина Дарья

– Ханви всю жизнь проработала в словесном училище, – рыжий не отводил глаз. – Всех наставников, как ты знаешь, лекари постоянно проверяют. Не приведи Лунная, ненормальность проявится – или наследственная, или из-за нервной работы. А вокруг дети. Она на пенсии полгода как. Она на сто раз проверенная. Откуда это безумие? И откуда голубые глаза?

– Менялись, – признал колдун. – Белыми стали.

А женщина в допросной вдруг улыбнулась ещё шире, и её глаза вспыхнули голубым огнём – как у матушки Шанэ в момент общения с призрачными

помощниками.

– Я за матушкой, – попятился Сьят. – Помощники тут тоже могут быть.

– А я останусь, – решил Мьёл. – Кто её знает… Мешок точно набросить успею. А призраки, матушка говорила, если проходят через защиту Сыскного ведомства, колдовскую силу теряют. Но ты давай-ка… пошустрее.

***

Матушка Шанэ собиралась спать. Хотя нет, на самом деле собиралась она уже второй час и каждые минут десять говорила себе: ещё одну главу – и в постель! Но не выходило. Книга – «Легенды Древнего Севера» – затягивала как в омут, и матушка, едва её что-то отвлекало (сползший плед или выпитый чай), в очередной раз обнаруживала себя на середине новой истории. Конечно, время ещё не позднее, да и душой отдыхать надо – не всё же за призраками бегать…

Чёрная лужа письма появилась прямо в книге – точно на страницы чернил плеснули. Матушка с сожалением положила томик на колени, достала записку, прочитала и быстро встала. Урчащий под боком кот недовольно зевнул, повернулся и уткнулся мордочкой в угол кресла. А матушка Шанэ поспешила к шкафу.

Неужто опять её землячка, да ещё и с призрачными помощниками?..

Когда Сьят добежал до чайной, матушка уже ждала его на заснеженном крыльце, а её помощники обследовали место убийства и, проскользнув мимо рыжего в открытую дверь, изучали Сыскное ведомство. Призраки-помощники даже без колдовства более чем опасны.

– Сынок, я бы и сама пришла, – мягко укорила она. – Зачем бежал?

– Прогулки полезны для размышлений, – пояснил запыхавшийся рыжий. – Хотел отвлечься. Вечера, матушка. Спасайте. Опять у нас очередная призрачная гнусь. Скажите, если призрак в живого вселяется, цвет глаз может измениться?

– Если призрак сильный, с колдовством, то не только цвет глаз, – ответила матушка Шанэ, спускаясь с крыльца. – И цвет кожи, и цвет волос, и даже голос. Бывало, бледные смуглели, молодые разом седели, а женщины говорили мужским голосом. Но лишь на время. Когда призрак уходил, всё становилось прежним. Ещё, сынок, жесты меняются, походка, привычки. Сильный чужак усыпляет владельца тела и ведёт себя так, как он привык.

– Усыпляет? – переспросил Сьят. – Не убивает?

– Нельзя убивать, – твёрдо сказала матушка. – Умрёт родной дух – быстро умрёт и тело. Чужак может довольно долго жить подселенцем, но только рядом с живой и родной телу душой. Все чужаки, которых я встречала или о которых мне рассказывали в семье, понимали: убивать нельзя. Иначе и суток в мёртвом теле не просидишь.

– А в целом каков

срок? – заинтересовался рыжий.

Они дошли до моста. Здесь, на открытом речном пространстве, задувал, поднимая облака снега, ледяной ветер.

– Разный, – матушка Шанэ перехватила капюшон. – Всё зависит от того, с какой целью чужак подселился и как рядом с ним чувствует себя родная телу душа. Иххо, например, сразу так испугалась, что едва не умерла. А я слышала о таких, кто живёт «соседом» и луну, и две, и три. Но они готовились и сразу, едва вселившись, усыпляли душу. Редкость, сынок. Вообще чужаки – огромная редкость. Мало кому это в голову придёт – подселяться к живому. Обычно этим грешили те, кто точно был одной ногой на Причале, но хотел задержаться… чтобы что-то сделать. Сказать. Закончить.

– Посмотрим, кто нам попался, – Сьят открыл торцевую дверку. – Заходите, матушка.

В начальственном кабинете он помог ей снять тяжёлое тёплое пальто, сбросил своё, и они спустились на второй подземный уровень, где находились и допросные, и камеры. И где рядом с настороженным Мьёлом сидел призрачный серый пёс. При виде хозяйки он отрицательно покачал головой.

– В ведомстве чужих призрачных помощников нет, – матушка Шанэ достала из кармана тёмного платья маленькую свечу. – Здравствуй, сынок… Давайте посмотрим на вашу преступницу.

Колдун заметно расслабился, приветственно кивнул, открыл дверь в допросную, с порога что-то проверил и пригласил:

– Входите. Можно.

Ханви, за час не сменившая ни позы, ни выражения лица, вдруг вскинула на матушку Шанэ горящие голубым глаза и грубым мужским голосом проскрипела:

– Не смей, мать. Не трожь свечку. И не гляди глубже, чем теперь. Убью. Клянусь, мать, убью её. И за собой утяну – меня Причал уже ждёт. Ничего не узнаешь. И подставишь. Её. И ты, колдун, не трожь меня. Убью.

– Ты и так её уже подставил, – неожиданно резко сказал Сьят. – Кого в убийстве обвинят? Не тебя, а Ханви. Никто вселившегося чужака в расчёт не возьмёт.

– Согласись, красиво? – ухмыльнулась «Ханви». – Одна тварь убита, вторая убила и будет утоплена. Красиво, а?

– За что? – сухо спросил рыжий. – Мстишь?

– А ты соображаешь, малец, – чужак громко хлопнул ладонями по столу и хрипло рассмеялся.

Сьят сел напротив «соседки» и деловито повторил:

– За что?

«Ханви» зло прищурилась:

– А вот и разберись, коль такой умный. Правду выкопай. Старую. Настоящую. И не смотри, это не овечка белая. Она от нас с Зарэ всё нос воротила – мол, я вон как поднялась, а вы как были бродяги безродные, так бродягами и подохнете. А за чей счёт она, тварь паршивая, поднялась? За счёт Ньёда и Зарэ, да-да! Оборванка же была без роду и племени. Двух слов связать не могла. И вдруг словесность. И дом богатый. Ну, чего не пишешь? Я те всё говорить не буду, не-а. Сам выкопаешь.