Потерянный горизонт
Шрифт:
— Очаровательна? — с горечью повторил Мэлинсон. — Много больше, чем очаровательна. Вам не следует думать, будто в этих делах все такие же хладнокровные, как и вы. Восхищаться ею, словно изящной вещицей, выставленной в музее, — вот, кажется, ваше представление о том, чего она заслуживает. Но моя точка зрения практичнее, и если я вижу, что человек, который мне нравится, попал в беду, я стараюсь хоть как-то помочь.
— Но разве ты не излишне запальчив? Куда, по-твоему, она направится, если покинет это место?
— Наверное, у нее есть друзья в Китае или еще где-нибудь Во всяком случае, там ей
— Как ты можешь быть настолько уверенным в этом?
— Ну, я сам постараюсь окружить ее вниманием, если этого не сделает кто другой. В конце концов, когда вы спасаете людей, вытаскивая их из какой-нибудь дьявольской трясины, вы же не спрашиваете, есть ли у них место, куда податься.
— А Шангри-ла, по-твоему, — дьявольская трясина?
— Разумеется. Здесь царят мрак и зло. Все этим было пропитано с самого начала. И то, как нас сюда затащили, беспричинно, с помощью безумца. И то, как потом удерживали, выставляя то один предлог, то другой. Но для меня самое страшное — то, как Шангри-ла воздействовала на вас.
— На меня?
— Да, на вас. Вы просто спокойно бродили вокруг, будто для вас ничего не имеет значения, с готовностью остаться здесь навсегда. Вы ведь даже говорили, будто вам здесь нравится… Конвэй, что с вами случилось? Неужели вы не можете вернуться к себе настоящему? Мы так хорошо действовали вместе в Баскуле. Тогда вы были совсем другим.
— Дорогой мой мальчик! — Конвэй протянул Мэлинсону руку, и тот с чувством, горячо пожал ее.
Мэлинсон продолжал:
— Не думаю, что вы это понимаете, но мне было ужасно одиноко в последние недели. Всем, казалось, на все наплевать, даже на самое важное. У Барнарда и мисс Бринклоу имелись своего рода извиняющие обстоятельства. Но поистине страшно было обнаружить, что и вы против меня.
— Сожалею.
— Вы это все время повторяете, но что толку?
В неожиданном порыве Конвэй произнес:
— Тогда давай я тебе кое-что расскажу. Может быть, толк появится. Выслушав меня, ты, надеюсь, поймешь многое, кажущееся сейчас странным и необъяснимым. Во всяком случае, поймешь, почему Ло-Тсен просто не может уйти отсюда с тобой.
— Не думаю, чтобы нашлись доводы, способные переубедить меня на сей счет. И давайте как можно короче. Нам нельзя терять время.
Конвэй сжато, как только мог, пересказал всю услышанную от Верховного Ламы историю Шангри-ла.
Совсем не собирался он этого делать. Но теперь почувствовал, что иначе нельзя. Обстоятельства требовали поступить таким образом. Мэлинсон и впрямь — именно его проблема, и он должен был решать ее по своему усмотрению. Говорил он быстро и легко. И по мере того, как рассказ продвигался, Конвэй снова начал ощущать, что попадает во власть удивительного вневременного мира. Красота этого мира захватывала его, и несколько раз у него возникало чувство, будто он не говорит, а читает страницы своей памяти, настолько четкими были мысли и чеканными фразы. Лишь об одном он умолчал, но только потому, что не хотел поддаться чувству, с которым еще не совладал. Он не сказал о кончине Верховного Ламы и о том, что сам стал в эту ночь его преемником.
Завершая рассказ, он почувствовал спокойствие. Он радовался, что преодолел этот рубеж, сознавал невозможность иного
Но Мэлинсон лишь постукивал пальцем по столу и после долгой паузы произнес:
— Право, Конвэй, не знаю, что и сказать… Вы, видимо, совсем лишились рассудка…
Надолго повисла тишина, и они сидели и смотрели друг на друга, окунувшись каждый в свое настроение. Конвэй — замкнутый и разочарованный; Мэлинсон — взвинченный, раздраженно-беспокойный.
— Значит, ты полагаешь, будто я сошел с ума? — сказал наконец Конвэй.
Мэлинсон нервно засмеялся:
— Ну… я вполне, черт возьми, могу так думать после вашего рассказа. То есть… ну, в общем… такая бессмыслица… По-моему, тут нет предмета для обсуждения.
Конвэй взглянул на него и сказал голосом, полным удивления:
— Считаешь, бессмыслица?
— Ну а как я могу считать иначе? Извините, Конвэй, скажу довольно грубо, но какой же здравомыслящий человек способен поверить во всю эту белиберду?
— Значит, ты по-прежнему полагаешь, будто нас переправили сюда по чистой случайности, по милости некоего безумца, который тщательно подготовил угон самолета, и только для того, чтобы доставить себе удовольствие перелетом в тысячу миль?
Конвэй предложил сигарету, и Мэлинсон взял ее. Разговор прервался, и оба они, казалось, были этим довольны. Потом Мэлинсон сказал:
— Послушайте, нет смысла разбирать каждое отдельное событие. Дело в том, что по вашей теории здешние люди послали незнамо куда человека с поручением завлечь чужестранцев. И этот парень целенаправленно обучался профессии летчика и тянул время, пока не подвернулась подходящая машина, готовая к вылету из Баскула с четырьмя пассажирами… Ну, не скажу, чтобы теоретически это было невозможно. Если взять этот эпизод сам по себе, о нем еще можно порассуждать. Но когда вы вставляете его в нагромождение таких вещей, которые уж абсолютно невозможны, — насчет лам, живущих столетиями, открытого ими эликсира молодости и чего-то там еще… Н-да, меня все это просто заставляет удивляться, какая муха вас укусила. И больше ничего.
Конвэй улыбнулся:
— Да, тебе в это трудно поверить. Поначалу вроде бы и я так думал, сейчас уж точно не помню. Конечно, история необычная, но, полагаю, ты согласишься, что и место это необычное. Подумай обо всем, что мы здесь увидели, мы оба, — о долине, заброшенной в неведомых горах, о монастыре с библиотекой, полной английских книг…
— О да, с центральным отоплением, современной канализацией, вечерним чаем и так далее. Действительно, все это просто чудесно.
— Хорошо, и что же ты отсюда выводишь?
— Признаться, почти ничего. Сплошная загадка. Но это еще не причина, чтобы верить сказкам о физически невозможном. Верить в горячую ванну, потому что вы сами в ней полоскались, — это одно. И совсем другое — верить в многовековой возраст стариков, голословно утверждающих, будто они прожили столетия. — Он опять рассмеялся и сказал с прежним беспокойным нетерпением: — Слушайте, Конвэй, это место вывело вас из равновесия, что в общем-то неудивительно. Собирайте свои вещи. Давайте уходить. Мы закончим этот спор через пару месяцев после славного ужина в ресторане «Мэйдн».