Потерявшие солнце
Шрифт:
– Уголовный розыск.
Антон вооружился удостоверением и приготовился к словесной дуэли через дверь. Замок щелкнул. Пахнуло ледяным ароматом строгих духов.
На вид женщине можно было дать около сорока пяти. Волосы аккуратно уложены. Косметика. Элегантное старомодное платье из черной шерсти с кружевным воротником.
– Что-нибудь забыли? – Голос у нее был властный, но тихий.
– Извините?
– Если вы по поводу Иннокентия, то ваши сотрудники были вчера. – Она смотрела словно в пустоту. –
Антон виновато улыбнулся:
– Простите, я понимаю ваше состояние, но нам придется еще не однажды беспокоить вас, причем задавая, возможно, одни и те же вопросы. – Он снова улыбнулся. – Специфика работы.
– Толку-то от вашей работы. – Ее лицо оставалось неподвижным, как гранит. – Проходите. Только обувь снимите.
Прихожая была просторная и квадратная. Стены сплошь закрыты стеллажами, полными книг. Рассмотреть их получше Антон не успел.
– Направо проходите. – Она распахнула дверь. – Кофе не держу. Могу предложить чай.
Нутро требовало чего-нибудь горячего, но Антон покачал головой:
– Спасибо, давайте к делу. У меня еще много работы.
В ее глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.
Диван был кожаным и потертым, словно сошедшим с экрана фильма о тридцатых годах. Остальная мебель ему под стать: солидная, дубовая, не новодел. Много книг. На стенах фотографии в рамках, несколько картин, шашка в ножнах. На столике перед диваном – массивная пепельница из снарядной гильзы.
– Можете курить. – Она села напротив, накинув на плечи пуховый платок. За окном было слышно, как бьется в каменных кандалах разбушевавшаяся Нева. Глаза у нее были жесткие, но блеклые, как погасшие жерла пушек.
Антон достал папиросы.
– Еще раз простите, что я, возможно, буду повторяться. Как ваше имя-отчество?
– Екатерина Васильевна.
– Вы Иннокентию кем…
– Мать.
У него даже рука с зажигалкой опустилась. Она улыбнулась. Еле-еле. На долю секунды.
– Принести документы?
– Не нужно.
Он уже вспомнил: Екатерина Васильевна Солитянская, 1940 года рождения, уроженка Ленинграда, пенсионерка.
«Дай Бог мне так выглядеть в пятьдесят восемь».
– Екатерина Васильевна, вам известны обстоятельства смерти Иннокентия?
– Большей частью из прессы. – Уголки рта слегка опустились.
– Вы знали кого-нибудь из погибших вместе с ним?
– Я вообще старалась знать поменьше о нем и его друзьях.
Антон хмыкнул и выпустил струю дыма. Ее лицо заострялось на глазах.
– Почему?
– Мне это было неинтересно. – Она пожала плечами.
– Он же был вашим сыном.
– Он очень давно перестал им быть. – Она подчеркнула слово «перестал». Произнесла его по слогам. С удовольствием.
Антон вздохнул. Меньше всего хотелось тревожить чужие скелеты.
–
– Это характеризует его не с лучшей стороны. – Она снова вытянула губы в прямую линию. – Я имею в виду чиновника.
Папироса была сырая и тянулась с трудом. Скелеты подступали ближе.
– Теплыми ваши с сыном отношения не назовешь.
Екатерина Васильевна пристально посмотрела на него. Без интереса. Без раздражения. Тускло.
– Простите, как вас зовут?
– Антон Владимирович.
– Антон Владимирович, я еще раз объясняю, что Иннокентий перестал быть моим сыном, когда я поняла, что в моем доме растет человек без внутреннего стержня. Торгаш, слизняк и неудачник.
Антон поежился, словно от женщины исходил холод могильного камня. Ее слова втыкались в пространство, как лопата в чернозем. Его вдруг дернула злость:
– Вы поняли это, купив сына в магазине, или за воспитание отвечал кто-то другой?
Ожидаемого взрыва не последовало. Даже намека на него.
Она встала, поправила прическу и, подойдя к маленькому ореховому шкафчику, достала пачку папирос «Три богатыря» и зажигалку.
– Не вам, Антон Владимирович, упрекать меня в недостатках воспитания.
Курила она, видимо, давно и с удовольствием, выпуская дым через нос, что рождало ассоциации с драконом.
– У вас, судя по возрасту, еще нет взрослых детей.
Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Антон не счел необходимым на него отвечать. Едкие сизые клубы папиросного дыма кольцами плыли к потолку.
– Вся моя жизнь и моего покойного мужа была лучшим примером для Иннокентия. Мы никогда не упускали случая рассказать ему о том, какие трудности пришлось преодолеть, прежде чем появилось все это. – Она обвела рукой комнату и подошла к одной из фотографий на стене. – Мой муж был военным инженером. Мы объездили всю страну и часть Европы. Бурятия, Туркмения, Кольский полуостров. Я работала врачом. Всегда была рядом с ним. Иннокентий родился, когда мне было тридцать, а мужу – сорок один.
Что-то сверкнуло в глазах. Она снова села напротив с видом пловца, вдыхающего перед прыжком в воду. Ее голос вдруг зазвучал как на митинге или судебном процессе: раскручиваясь по спирали вверх.
– Мы воспитывали его как гражданина и борца. Пытались сделать из него настоящего мужчину. К сожалению, у него были гены кого-то из очень далеких предков. Представляете: когда отец записал его в секцию бокса, он месяц врал, что ходит туда, а на самом деле торчал в зоопарке. Каково? Конечно, он с самого начала говорил, что не хочет, но ему же желали добра. Более того: когда я выбросила каких-то кошек, которых он принес сушиться, то он бился в дверь и размазывал слезы по щекам. Как вам это нравится?