Потомок Одина
Шрифт:
– Взрослеешь? Тебе восемнадцать, – рассмеялась Рамойя и закинула ногу на ногу. Золотистые капли, украшавшие низ её шароваров, зазвенели.
Внезапно лицо Рамойи снова стало серьёзным. Ример подготовился к тому, что, как он знал, должно было произойти.
– Что ты делаешь, Ример?
– О чём ты? – он тянул время, потому что хорошо знал, о чём она говорит.
– Говорят, ты подался в стражи. Будешь телохранителем?
Ример кивнул и стал искать, за что бы зацепиться взглядом. На скамейке у очага лежали две кроличьи тушки. Вероятно, для воронов – зачастую они питались
– Ты уже разговаривал с ней?
– Она до вечера будет в Равнхове.
Рамойя промолчала, и он продолжил:
– Поговорю с ней, когда она вернётся.
Она помотала головой:
– Ример Ан-Эльдерин, единственный внук Илюме, рождённый и выросший в Эйсвальдре, – и ты отказываешься от своего места в Совете?
– Я ни от чего не отказываюсь, – он знал, что это прозвучало неуверенно. Подобное решение можно было объяснить только отказом. Но правда ещё хуже.
– Значит, такой участи ты хочешь? – В голосе Рамойи прозвучало правомерное сомнение. Она положила руки на стол и подалась вперёд. Браслеты у неё на руках зазвенели.
– Я буду служить им, – услышал он собственный голос.
Рамойя откинулась на спинку стула.
– Да, нет никаких сомнений в том, что у телохранителей множество важных задач.
Это правда, но Ример не расслышал утешения в её голосе. Он попробовал на вкус собственную ложь. Она была совсем свежей. Рамойя считала его слабым сыном сильной семьи. Бабушка – предателем. Настоящие причины, по которым он избрал такой путь, были известны лишь Совету, и он никому не мог рассказать о них.
– Авгуры Маннфаллы уже протестуют, ты знаешь об этом? – спросила она.
– Очи Всевидящего всегда протестуют. Это пройдёт. В следующем месяце они обо всём забудут.
– Забудут? Впервые в истории Совета и семьи Ан-Эльдерин её представитель не займёт своё место в Совете! Ример Ан-Эльдерин, ребёнок, которому Всевидящий позволил жить! Мальчик, у которого имелись собственные Чертоги Всевидящего ещё до рождения!
От её слов уголок его рта начал подёргиваться. Ример подавил в себе примитивное желание оскалиться. Сейчас ему было труднее, чем обычно. Возможно, потому, что скоро всё закончится. Ему больше никогда не придётся соответствовать мифу о самом себе. Оставалось только выяснить отношения с Илюме.
Рамойя по-прежнему пыталась отыскать ответ в его глазах. Он позволил ей вести поиски, всё равно ответа ей не найти.
– Ты принёс Присягу, Ример?
Он кивнул и заметил мимолётную тень боли на её лице. Значит, она думала, он может изменить своё решение. Значит, и она тоже так думала.
– Ты считаешь, я предаю память своей матери, – сказал он.
– Нет, нет!
Глаза Рамойи расширились, и на какое-то мгновение с них спала завеса сдержанности. Мало кто, кроме Римера, смог бы истолковать этот знак, но он вырос в окружении тайн и научился различать знаки. Она говорила правду.
– Ты выбираешь собственным сердцем, Ример, а не сердцами умерших. Никто не может отнять этого у тебя, даже…
– Нет. Даже
Он улыбнулся. Все в первую очередь думали именно об этом. А что скажет Илюме? Как матриарх семьи Ан-Эльдерин воспримет новость о том, что её внук избрал путь воина, а не очевидный путь к одному из двенадцати кресел, правящих миром сейчас и всегда?
Рамойя покачала головой. Даже она представить себе не могла, что ожидает Римера.
– Я всегда надеялась – верила…
Последнее слово вылетело из её уст очень быстро, чтобы скрыть оговорку, но было поздно. Рамойя надеялась, что он станет последователем Илюме. Ример удивился. Он никогда бы не подумал, что именно Рамойя станет так точно придерживаться традиций. У неё было множество причин этого не делать, и поэтому преданность Рамойи Илюме и Совету представлялась более чем трогательной.
Рамойя поднялась, и Ример тут же услышал, как в оконце влетел ворон. Она отодвинула сеть и выпроводила Ветле из закутка. Птица без команды уселась ей на руку. Она знала правила. Рамойя отвязала чехол, прикреплённый к лапам ворона.
Ример заметил, что на чехле выжжен знак Совета. Он вырос под сенью этого знака. Знак Всевидящего. Чёрный ворон, которого, как все были уверены, он тоже будет носить на лбу. Она вынула из чехла свиток и проверила печать. Послание предназначалось исключительно для глаз Илюме. Рамойя убрала его обратно в чехол и спрятала в карман.
– Вчера тоже был ворон. О Ритуале. В этом году он ведь пройдёт довольно рано? – она смотрела на него, будто ждала каких-нибудь объяснений.
– Да, – коротко ответил он. Непривычно рассуждать о делах Совета, словно они его не касаются. Но он больше не будет одним из них.
– Имлинги могут подумать, что слухи верны, – произнесла Рамойя. Ример не ответил. – Но Совет всегда подкидывает поводы для разговоров, – продолжала она. – Каждый год перед Ритуалом находится имлинг, который опять видел их.
Она хохотнула, не отводя безрадостного взгляда от Римера, как будто искала в его глазах реакцию на сказанное. Она, как и многие другие, считала, что ему известно намного больше о делах Совета. Как правило, так оно и было.
– Совет должен радоваться буйству народной фантазии, – сказал он. – Какой прок в Совете, если бы не было слепых?
Рамойя криво усмехнулась.
– В этом году и Ветле ведь будет участвовать в Ритуале? – Ример взглянул на паренька, который успокоился и сидел на скамье, прислонив голову к стене. Его глаза открылись, когда он услышал своё имя, но тут же снова сомкнулись.
Рамойя встала, взяла пустые чайные чашки и повернулась спиной к Римеру.
– Да, – ответила она.
Ример тоже встал. Он знал, что Рамойя редко и неохотно ездит в Маннфаллу. Настолько неохотно, что она решила остаться в Эльверуа, несмотря на то, что Илюме возвращается в столицу. Всё говорило ему, что визит завершён, но всё же Ример опустил руку ей на плечо. Очень маловероятно, что он когда-нибудь увидит её вновь. Возможно, на миг во время Ритуала, если ему представится возможность присутствовать на нём, но Ример приехал к ней, чтобы проститься. Только он не мог рассказать об этом Рамойе.