Потомство для зверя

Шейд Сигги

Когда ручка скрипит, его взгляд, наконец, покидает мой и устремляется к двери.

— Отъебись.

Кто бы ни был по ту сторону, он отпускает ручку, и шаги гулко разносятся по коридору.

Я больше не могу этого выносить. Он либо использует меня, либо выкинет. Опустившись на колени, я тянусь к его ремню.

— Нет, — он снова хватает меня за запястье.

— Пожалуйста, — шепчу я.

Его

густые брови морщатся.

— Пожалуйста, что?

— Скажи, мне нужно сделать, чтобы остаться. Я не хочу возвращаться в аукционный дом.

Конмак не поднимает меня на ноги, а смотрит сузившимися глазами.

— Два мальчика, — говорит он.

— Что? — шепчу я.

— Я хочу двух сыновей.

Теперь моя очередь хмуриться. За те деньги, что он заплатил, он мог бы нанять целую армию суррогатных матерей или найти себе жену.

Пол холодный под моими голыми коленями, холод пробирает до костей, напоминая о скотобойне и о тех временах, когда мафия снимала разделочный цех. А что, если они избавлялись не от конкурентов, а от жертв этого психопата?

— Два ребенка? — шепчу я.

— Мальчики.

Я киваю.

— Я могу попробовать. А потом?

— Потом я освобожу тебя.

— Хорошо.

Мне легко согласиться, потому что я не собираюсь оставаться здесь настолько долго, чтобы забеременеть.

Конмак приказывает одеться и проводит меня через лабиринт коридоров и лестниц на нижние уровни здания. Я стою справа от него — с той стороны, где нет повязки, и ерзаю под его горящим взглядом.

— Куда мы? — шепчу я.

— Тебя нужно проверить, — пробормотал он и уставился прямо перед собой.

— Типа медосмотра? — спрашиваю я.

Он хмыкает.

Я не знаю, испугаться ли мне, испытать облегчение или полюбопытствовать, почему в здании ирландской мафии работает человек, который может оказывать медицинскую помощь.

У греческой мафии, по крайней мере, есть своя отдельная клиника.

Дверь одного из кабинетов открывается, и оттуда выходит мужчина лет тридцати, одетый в черную рясу священника. Он красивый, медовые светлые волосы уложены беспорядочными волнами, но его холодные голубые глаза кричат о насилии.

Покрепче ухватившись за воротник пальто, я прижимаюсь к Конмаку.

— Что это? — спрашивает блондин, пробегая глазами по моей фигуре. — Новый боксер или ты переходишь на что-то более извращенное?

Конмак делает шаг вперед, его огромное тело образует барьер между мной и священником.

—

Не твое дело.

Мужчина хихикает, ничуть не обижаясь.

— Итак, если она не боец, то ты, наконец, выгуляешь свой член?

Я навострила уши и задумалась, преувеличивает ли мужчина или говорит правду об отсутствии у Конмака сексуальной жизни. Если мужчина готов заплатить целое состояние только за то, чтобы женщина родила ему сыновей, то, возможно, он не любит женщин.

— Киран? — спрашивает Конмак.

— Да? — отвечает Киран.

— Иди потрахайся.

Конмак переставляет меня на другую сторону и проталкивается мимо Кирана, стараясь отбросить того на несколько шагов назад. Я напрягаюсь, волоски на шее поднимаются в предвкушении неизбежной драки. Мужчины с такими глазами не любят, когда их оскорбляют.

Я оглядываюсь через плечо и вижу Кирана, стоящего посреди коридора.

— Похоже, я не единственный, кто сейчас трахнется, — говорит он.

По моему позвоночнику пробегает дрожь, но я игнорирую это ощущение. Может, Киран и чудак, но с Конмаком я чувствую себя в большей безопасности.

Обогнув угол, мы подходим к двери без опознавательных знаков, и Конмак стучит в нее с таким видом, будто сидящий внутри человек должен ему денег. Не дожидаясь, пока кто-то пригласит его, он распахивает дверь.

Крупное тело Конмака занимает большую часть дверного проема, но я успеваю заметить, что это приемная врача, с низкими столиками, стульями и плакатами на стенах. Слева открыта дверь, там за столом сидит беременная женщина.

— Какой смысл стучаться, если ты просто врываешься? — огрызается она.

Я бросаю взгляд на Конмака, который игнорирует ее пренебрежительное отношение. Потом смотрю на беременную женщину, которая со стоном поднимается на ноги.

— У меня есть для тебя работа, — говорит он, его голос хрипловат.

— Что случилось? — спрашивает она с искренним беспокойством.

Конмак заходит в приемную, оставляя меня стоять в дверях, раздетую до гола, если не считать пальто. Я прижимаю воротник к шее, хотя по голым ногам и ступням видно, что под ним ничего нет.

У нее перехватывает дыхание, и она спрашивает:

— Что случилось?

— Я хочу, чтобы ты ее осмотрела, — он показывает большим пальцем через плечо.

— Что именно?

— Как обычно. Беременность. Болезнь. Деформация. Все, что может помешать ей родить мне ребенка.

У женщины отпадает челюсть, и она переводит взгляд с меня на Конмака, ожидая, что кто-то из нас начнет объяснять. Я подавляю желание попросить о помощи. Нет смысла впутывать беременную женщину в мои проблемы. Она не сможет меня спасти, а я не вернусь в аукционный дом.