Потоп (Книга II, Трилогия - 2)
Шрифт:
– Безумец! Ведь если бы она взорвалась, ни синь пороха от тебя не осталось бы!
Но пан Анджей разразился таким неподдельным смехом, что зубы блеснули у него, как у волка.
– Небось порох остался бы! А разве он нам не нужен? Начинили бы ядра, и я бы еще после смерти набил шведов!
– Чтоб тебя громом убило! И где в тебе страх?
Молодой послушник сложил руки и с немым восторгом смотрел на Кмицица. Но подвиг рыцаря видел и ксендз Кордецкий, который как раз направлялся к ним. Он приблизился, обеими руками обнял голову пана
– Такие не сдадут Ясной Горы! – сказал он. – Но я запрещаю тебе подвергать опасности свою жизнь, она нужна нам. Пальба уже стихает, и враг уходит с поля битвы; возьми же эту гранату, высыпь из нее порох и отнеси ее Богоматери. Милей будет ей этот дар, чем все жемчуга и самоцветы, что ты подарил ей!
– Отец! – воскликнул растроганный Кмициц. – Ну что тут такого! Да я для Пресвятой Девы… Нет, слов у меня не хватает! Да я муку, смерть готов принять! Я не знаю, что готов совершить, только бы послужить ей!
И слезы блеснули на глазах пана Анджея, а ксендз Кордецкий сказал:
– Иди же к ней с этими слезами, покуда они не обсохли! Ниспошлет она тебе свое благословение, успокоит тебя, утешит, честью и славой увенчает!
С этими словами он взял пана Анджея под руку и повел в костел; Чарнецкий некоторое время смотрел им вслед, а затем сказал:
– Много видал я на своем веку храбрецов, которые ни во что не ставили pericula; но этот литвин сущий ч…
Тут пан Петр ударил себя по губам, чтобы черным словом не обмолвиться в святыне.
Глава XV
Артиллерийская перестрелка не мешала монахам вести переговоры. Святые отцы положили всякий раз прибегать к ним, чтобы обмануть неприятеля и, протянув время, дождаться какой-нибудь помощи или хотя бы наступления суровой зимы. Миллер же по-прежнему был уверен, что они просто хотят выторговать более выгодные условия.
Вечером, после той пальбы, он снова послал к монахам полковника Куклиновского с предложением сдаться. Приор показал Куклиновскому охранную грамоту и сразу заставил его замолчать. Но у Миллера был более поздний приказ короля о занятии Болеславья, Велюня, Кшепиц и Ченстоховы.
– Отнесите им этот приказ, – сказал он полковнику, – думаю, теперь они не найдут больше уловок.
Однако он ошибся.
Ксендз Кордецкий заявил, что коль уж в приказе упомянут город Ченстохова, что ж, пусть генерал к вящей своей славе его занимает, он может быть уверен, что никаких препятствий монастырь ему в том чинить не станет; но Ченстохова это не Ясная Гора, а она в приказе не упомянута.
Услышав этот ответ, Миллер понял, что имеет дело с дипломатами более искушенными, чем он: это ему не хватило разумных доводов, остались одни пушки.
Однако ночь еще длилось перемирие. Шведы усердно возводили более сильные укрепления, ясногорцы проверяли, нет ли где повреждений после вчерашней пальбы, и, к своему удивлению, не обнаружили их. Кое-где обрушились крыши и стропила, кое-где валялись куски сбитой штукатурки – вот
– Вот видите, не так страшен враг и его бомбарды, как о них говорили. После богомолья часто бывает больше повреждений. Хранит нас Господь Бог, и десница его нас бережет, надо только выстоять, и мы узрим еще большие чудеса!
Пришло воскресенье, праздник Введения. Служба шла без помех, так как Миллер ждал окончательного ответа, который монахи обещали прислать после полудня.
Тем временем, памятуя слова Писания о том, что израильтяне для устрашения филистимлян обносили ковчег вокруг стана, монахи снова пошли крестным ходом со Святыми Дарами.
Письмо они отослали во втором часу, но и на этот раз сдаться не согласились, а подтвердили лишь ответ, который был дан Куклиновскому: костел и монастырь называются, мол, Ясной Горой, а город Ченстохова к монастырю не принадлежит.
«Потому слезно просим вашу милость, – писал ксендз Кордецкий, – благоволите в мире оставить нашу братию и наш костел, сей престол Господень и обитель Пресвятой Богородицы, дабы и впредь возносилась в нем хвала Богу и могли мы молить Всемогущего о ниспослании здравия и благоденствия всепресветлейшему королю. А покуда мы, недостойные, принося вам нашу просьбу, поручаем себя милосердию вашему и на доброту вашу и впредь уповаем…»
При чтении этого письма присутствовали: Вжещович, Садовский, Горн, правитель кшепицкий, де Фоссис, славный инженер, наконец, князь Гессенский, человек молодой и весьма надменный, который, хоть и был в подчинении у Миллера, однако любил показать ему свое превосходство. Он язвительно улыбнулся и повторил с ударением последние слова:
– «На доброту вашу уповаем»… Так монахи приговаривают, когда ходят со сбором на церковь, генерал. Я, господа, задам вам один только вопрос: что монахи лучше делают – просят или стреляют?
– И верно! – заметил Горн. – За первые дни мы потеряли столько людей, что и в доброй сече столько не потеряешь!
– Что до меня, – продолжал князь Гессенский, – то деньги мне не нужны, слава тоже, а ноги в этих хатенках я отморожу. Какая жалость, что не пошли мы в Пруссию: богатый край, веселый, и города один другого лучше.
Миллер, который действовал всегда скоропалительно, но был страшным тугодумом, только в эту минуту понял смысл письма.
– Монахи смеются над нами, господа! – сказал он, побагровев.
– Намерения у них такого не было, но получается, что так! – ответил Горн.
– Тогда к орудиям! Мало им было вчерашнего!
Приказы вмиг разлетелись по всем шведским линиям. Шанцы окутались синим дымом, монастырь тотчас ответил сильной пальбой. Однако на этот раз шведские орудия были наведены лучше и нанесли больший ущерб. Сыпались бомбы, чиненные порохом, за которыми тянулась грива пламени. Бросали шведы и пылающие факелы, и клочья пакли, пропитанной смолою.