Потоп (Книга II, Трилогия - 2)
Шрифт:
Кмициц воротился поздно вечером, когда залы были уже освещены и гости начали собираться на пир. В арсенале, куда он зашел переодеться, он встретил Володыёвского и познакомился с остальными рыцарями.
– Я очень рад видеть тебя, пан Михал, и твоих знаменитых друзей, – сказал он, крепко пожимая маленькому рыцарю руку. – Все равно как родного брата увидел! Можешь мне верить, я не горазд притворяться. Правда, ты порядком изувечил мне башку, но потом поставил меня на ноги, чего я не забуду до гроба. При всех скажу: кабы не ты, сидеть бы мне сейчас за решеткой. Дай Бог,
– Э, полно!
– Я за тебя в огонь и в воду, чтоб мне на месте умереть! Выходи, кто не верит!
Тут пан Анджей с вызывающим видом оглядел офицеров; но никто не возражал, ибо все любили и уважали пана Михала. Один только Заглоба сказал:
– Ну и бедовый же парень, черт побери! Вижу, крепко полюблю я тебя за пана Михала, ведь это у меня надо спрашивать, чего он стоит.
– Больше всех нас! – ответил Кмициц со свойственной ему горячностью. Он посмотрел на Скшетуских, на Заглобу и прибавил: – Прошу прощенья, я никого не хотел обидеть, я знаю, вы достойные люди и великие рыцари. Не прогневайтесь, я от души желаю заслужить вашу дружбу.
– Пустое! – промолвил Ян Скшетуский. – Что на уме, то на языке.
– Дай-ка я тебя поцелую! – сказал Заглоба.
– Мне не надо два раза повторять такие слова!
И они упали друг другу в объятия. После этого Кмициц крикнул:
– Не миновать нам выпить сегодня!
– Мне не надо два раза повторять такие слова! – как эхо откликнулся Заглоба.
– Убежим сегодня пораньше в арсенал, а об выпивке я позабочусь.
Пан Михал свирепо встопорщил усики.
«Не больно-то ты захочешь пораньше убегать, – подумал он про себя, глядя на Кмицица, – как дознаешься, кто нынче будет в княжеских покоях…»
Он открыл было рот, чтобы сказать Кмицицу о том, что в Кейданы приехал мечник россиенский с Оленькой, но что-то так ему стало тоскливо, что он переменил разговор.
– А где твоя хоругвь? – спросил он у Кмицица.
– Здесь. Готовенькая! Был у меня Гарасимович, приказ принес от князя, чтобы в полночь люди были на конях. Спрашивал я у него: все ли двинемся в поход: говорит – нет! Не пойму, что бы это могло значить. Одни офицеры получили такой же приказ, другие – нет. Но иноземная пехота вся получила.
– Может, часть войска пойдет сегодня в ночь, а часть завтра, – сказал Ян Скшетуский.
– Так или иначе, я здесь с вами выпью, а хоругвь пусть себе отправляется. Я ее потом за какой-нибудь час догоню.
В эту минуту вбежал Гарасимович.
– Ясновельможный хорунжий оршанский! – крикнул он, кланяясь в дверях.
– В чем дело? Пожар, что ли? Здесь я! – ответил Кмициц.
– К князю! К князю!
– Сию минуту, вот только оденусь. Эй, парень! Кунтуш и пояс, не то голову оторву!
Слуга вмиг подал и всю остальную одежду, и через несколько минут Кмициц, разодетый, как на свадьбу, отправился к князю. Так хорош был молодой рыцарь, что все кругом озарял своею красотой. Жупан серебряной парчи, затканной звездами, от которых блеск шел на всю фигуру, был застегнут
Вздохнул пан Михал, глядя на него, а когда Кмициц исчез за дверью арсенала, сказал Заглобе:
– Попробуй-ка при нем сунься к девушке!
– Отними мне только тридцать лет! – ответил Заглоба.
Когда Кмициц вошел к князю, тот тоже был одет, и придворный, убиравший его с двумя арапами, уже успел выйти из покоя. Они остались одни.
– Дай Бог тебе здоровья за то, что ты поторопился! – молвил Радзивилл.
– Готов к услугам, ясновельможный князь.
– А хоругвь?
– Как было приказано.
– Народ надежный?
– В огонь пойдут, в пекло!
– Это хорошо! Мне такие люди нужны… И такие, как ты вот, готовые на все… Еще раз повторяю, ни на кого я так не надеюсь, как на тебя.
– Ясновельможный князь, где уж мне при моих-то заслугах со старыми солдатами равняться, но коли надо двинуться на врагов отчизны, я не отстану.
– Я не умаляю заслуг старых солдат, – сказал князь, – хотя могут прийти такие pericula [41] , такие черные дни, что поколеблются и самые верные.
41
испытания, опасности (лат.).
– Пусть погибнет напрасною смертью тот, кто в опасности отступится от тебя, ясновельможный князь.
Радзивилл бросил на Кмицица быстрый взгляд.
– А ты… не отступишься?
Молодой рыцарь вспыхнул.
– Ясновельможный князь!
– Что ты хочешь сказать?
– Я покаялся тебе, ясновельможный князь, во всех моих грехах, и такое их множество, что только отцовской твоей доброте я обязан прощением. Но во всех этих грехах нет одного: неблагодарности.
– И вероломства!.. Ты покаялся мне во всех своих грехах, а я не только простил тебя, как отец, но и полюбил тебя, как сына, которого Бог не дал мне и без которого мне порою тяжко жить на свете. Будь же мне другом!
С этими словами князь протянул руку, а молодой рыцарь схватил ее и, не колеблясь, прижал к губам.
Они долго молчали; внезапно князь вперил в Кмицица взгляд.
– Панна Биллевич здесь! – промолвил он.
Кмициц побледнел и пробормотал что-то невнятное.
– Я нарочно послал за нею, чтобы кончился раздор между вами. Ты увидишь ее сейчас, траур после смерти деда у нее уже кончился. Голова у меня пухнет от работы, но я все-таки сегодня поговорил с мечником россиенским.
Кмициц схватился за голову.