Потоп. Дилогия
Шрифт:
– Смотрите, – сказал Заглоба, – до чего отощал парень!
– Должно быть, неудача у него с князем Богуславом, – ответил Володыёвский, – а то бы он повеселей был.
– То-то что неудача. Ведь Богуслав сейчас вместе со Стенбоком осаждает Мальборк.
– Бог даст, ничего они не добьются!
– Да хоть бы и взяли Мальборк, – сказал Заглоба, – мы тем временем Carolum Gustavum captivabimus [212] и посмотрим тогда, обменяют они крепость на своего короля или нет!
212
возьмем
– Смотрите! Бабинич к нам идет, – прервал их Скшетуский.
В самом деле, завидев друзей, Бабинич стал проталкиваться к ним сквозь толпу, размахивая шапкой и еще издали улыбаясь. Они приветствовали друг друга по-старому, как добрые знакомые и приятели.
– Ну, что слышно, братец? Что это за дело вышло у тебя с князем?
– Скверное дело вышло! Но сейчас не время рассказывать. Пора садиться за стол. Вы ведь останетесь у нас ночевать, приходите же после пира ко мне, в татарский стан. Шатер у меня просторный, вот и посидим, потолкуем за чаркою до утра.
– Вот это ты дело говоришь, с умной речью и спорить грех! – согласился Заглоба. – Скажи нам только, отчего ты так исхудал?
– Да все он, Богуслав проклятый, опрокинул меня наземь вместе с конем и разбил, как глиняный горшок. С той поры я все кровью харкаю, в себя прийти не могу. Ну, ничего, еще и я с Божьей помощью всю кровь из него выпущу. А сейчас идемте, вон пан Сапега с паном Чарнецким уже заспорили, каждый другого вперед пропускает. Значит, столы готовы. Милости просим от всей души, ведь и вы шведской юшки пролили немало.
– О моих подвигах пусть другие расскажут, а мне не след! – сказал Заглоба.
Тут вся толпа повалила на майдан, где меж шатров стояли пиршественные столы. Сапега принял Чарнецкого по-королевски. Стол, за который посадили каштеляна, был накрыт шведскими знаменами. Вино и мед лились рекой, и оба вождя под конец изрядно захмелели. Много было тут веселья, много шуток, здравиц, приветственных кликов. Погода стояла отличная, солнце пригревало на удивленье, и лишь вечерний холод разогнал пирующих.
Кмициц со своими гостями пошел к татарам. Они уселись в его шатре на сундуках, доверху набитых различной добычею, и стали обсуждать поход Кмицица.
– Богуслав теперь под Мальборком, – говорил пан Анджей, – а иные говорят – у курфюрста, собирается с ним вместе идти на помощь королю.
– И отлично! Значит, встретимся! Вы, молодые, не можете с ним управиться, посмотрим, как управится старик! Много было у него противников, но такой, как Заглоба, ему еще не встречался. А теперь мы встретимся, разве только князь Януш в своем завещании велел ему Заглобу обходить подальше. Это тоже возможно.
– Курфюрст – хитрая лиса, – сказал Ян Скшетуский, – увидит, что дела Карла плохи, и сразу отречется от всех своих клятв и обещаний.
– А я говорю – нет, – возразил Заглоба. – Пруссак нас пуще всех ненавидит. Если слугу, что прежде гнул перед тобой спину и сдувал пылинки с твоего платья, переменчивая судьба поставит над тобой господином, он будет к тебе тем безжалостней, чем снисходительней был к нему ты.
– Это почему же? – спросил Володыёвский.
– Да потому, что он не забыл свою прежнюю рабскую службу и будет тебе за это
– Оставим это, – заметил Володыёвский. – Иной раз и собака хозяйскую руку кусает. Лучше пусть Бабинич расскажет нам свои приключения.
– Мы слушаем, – сказал Скшетуский.
Кмициц собрался с мыслями, глубоко вздохнул и стал рассказывать о том, как Сапега преследовал Богуслава, как он нанес князю поражение под Яновом и, наконец, как Богуслав, разбив в пух и прах татар, свалил его, Кмицица, наземь вместе с конем, а сам ушел цел и невредим.
– А ведь ты говорил, – прервал Кмицица Володыёвский, – что будешь его преследовать со своими татарами до самой Балтики…
– А не ты ли рассказывал мне, как в свое время, когда у сидящего тут меж нами Скшетуского Богун похитил возлюбленную, он не стал ни мстить Богуну, ни разыскивать, ибо отчизна нуждалась в его помощи? С кем поведешься, от того и наберешься, вот и я, раз я с вами повелся, хочу следовать вашему примеру.
– Да вознаградит тебя Матерь Божья, как она вознаградила Скшетуского, – ответил Заглоба. – И все же я предпочел бы, чтоб твоя невеста была сейчас в пуще, а не в руках у Богуслава.
– Ничего! – вскричал Володыёвский. – Ты ее отвоюешь!
– Не только девушку мне предстоит завоевать, но и любовь ее и уважение ко мне.
– Одно придет вслед за другим, – молвил пан Михал, – даже если ты ее силой умыкнешь, как тогда… помнишь?
– Такого больше не будет!
Пан Анджей замолчал и стал тяжело вздыхать, а потом прибавил:
– Не только ее я себе не вернул, но еще и другую девицу Богуслав у меня отнял.
– Чистый турок, ей-богу! – вскричал Заглоба.
Пан Михал полюбопытствовал:
– Какую другую?
– Э, долго рассказывать, – ответил Кмициц. – Была одна девушка в Замостье, собою чудо как хороша, и староста калушский воспылал к ней нечистой страстью. Боясь сестры своей, княгини Вишневецкой, он не смел при ней преследовать девушку своими домогательствами. Вот пан староста и надумал отправить ее со мною, будто бы к Сапеге на Литву за наследством, а на самом деле хотел перехватить ее в полумиле от Замостья и поселить в каком-нибудь укромном местечке, где никто не помешает его замыслам. Все это стало мне известно. «Хочешь меня сводником сделать? – подумал я. – Ну, погоди!» Людей его я поколотил изрядно, а девицу в целости и сохранности доставил к Сапеге. Эх, друзья, скажу вам, и девушка! Мила, словно птаха лесная, и притом добродетельна… Ну, да я теперь уже иной человек, а мои товарищи… Упокой, Господи, их души! Они давно уже сгнили в сырой земле!
– Кто же она такая? – спросил Заглоба.
– Девица знатного рода. Фрейлина княгини Вишневецкой. Когда-то она была помолвлена с литвином Подбипяткой, вы все его знали…
– Ануся Борзобогатая!!! – вскричал Володыёвский, вскакивая с места.
Заглоба тоже соскочил с груды войлочных попон.
– Пан Михал, успокойся!
Но Володыёвский кошкой метнулся к Кмицицу.
– И ты, предатель, позволил Богуславу ее похитить?
– Не обижай меня! – ответил Кмициц. – Я благополучно отвез ее к гетману и пекся о ней, словно о сестре, а Богуслав похитил ее не у меня, а у другого офицера, с которым Сапега отослал ее к своим родным. Звали его Гловбич, что ли, точно сейчас не упомню.