Потоп. Дилогия
Шрифт:
– Сказать по чести, не много найдется таких, кто стал бы это отрицать, – отвечал ему Заглоба. – Да лучшее доказательство твоей глупости то, что ты удивляешься, как это я да поддел вдруг тебя на удочку, это я-то, который крымским ханом вертел, как хотел. Уж не думал ли ты, щенок, что я позволю тебе отправить меня с достойными людьми в Биржи и бросить в пасть шведам нас, величайших мужей, decus [62] Речи Посполитой?
– Да ведь не по собственной воле я вас вез туда!
62
украшение,
– Но ты был слугой палача, а это срам для шляхтича, это позор, который ты должен смыть с себя, не то я отрекусь и от тебя, и от всего рода Ковальских. Быть изменником – это хуже, чем быть палачом, но быть слугой того, кто хуже палача, – это уж самое последнее дело!
– Я гетману служил!
– А гетман сатане! Вот оно что получается! Дурак ты, Рох, запомни это раз навсегда и не спорь, а держись меня, может, тогда из тебя еще получится человек. Знай, не одного я вывел в люди.
Дальнейший разговор прервал треск выстрелов, это в деревне начинался бой. Затем выстрелы смолкли; но шум все еще продолжался, и крики долетали даже в этот укромный уголок в березнике.
– Пан Михал там уже трудится, – сказал Заглоба. – Невелик он, а кусает, как змея. Нащелкают они там этих заморских чертей, как орехов. Лучше бы мне не здесь, а там быть, а из-за тебя только слушать приходится из этого березника. Вот она, твоя благодарность! И это поступок, достойный родича?
– А за что я должен благодарить тебя?
– За то, что не в ярме ты у изменника и не погоняет он тебя, как вола, хоть ты для этого больше всего годишься, потому глуп и здоров, понял? Эх, а бой-то все жарче!.. Слышишь? Это, верно, шведы ревут, как телята на пастбище.
Заглоба нахмурился тут, тревога взяла его; вдруг он спросил у Роха, в упор глядя на него:
– Кому желаешь победы?
– Ясное дело, нашим.
– Вот видишь! А почему не шведам?
– А я бы и сам их лупил. Наши – это наши!
– Совесть у тебя просыпается… Но как же ты мог соплеменников везти к шведам?
– У меня был приказ.
– Но теперь-то приказа нет?
– Ясное дело, нет.
– Твой начальник теперь пан Володыёвский, и больше никто!
– Да как будто так!
– Ты должен делать то, что тебе пан Володыёвский велит.
– Вроде как должен.
– Он тебе перво-наперво велит отречься от Радзивилла и служить не ему, а отчизне.
– Как же так? – почесал голову Рох.
– Приказ! – рявкнул Заглоба.
– Слушаюсь! – ответил Рох.
– Вот и хорошо! В первом же бою будешь лупить шведов!
– Приказ есть приказ! – ответил Ковальский и вздохнул с облегчением, точно у него гора свалилась с плеч.
Заглоба тоже был доволен, у него были свои виды на Роха. Они вместе стали слушать отголоски боя, долетавшие до них, и добрый час еще слушали, пока все не стихло.
Заглоба обнаруживал признаки все большего беспокойства.
– Неужто им не повезло?
– Ты, дядя, старый солдат, а говоришь такое! Да ведь если
– Верно! Вижу, и твой ум кое на что годится.
– Слышишь, дядя, топот? Они не спешат. Посекли, верно, шведов.
– Ох, да наши ли это? Подъехать поближе, что ли?
С этими словами Заглоба спустил саблю на темляк, взял в руку пистолет и двинулся вперед. Вскоре он увидел впереди темную массу, которая медленно двигалась по дороге, в то же время до слуха его донесся шумный говор.
Впереди ехало несколько человек, ведя между собою громкий разговор, и вскоре Заглоба услышал знакомый голос пана Михала.
– Молодцы! – говорил Володыёвский. – Не знаю, как пехота, но конница отличная!
Заглоба дал шпоры коню.
– Ну, как вы там?! Ну, как вы там?! Я уж терпенье потерял, хотел в бой лететь… Не ранен ли кто?
– Все, слава Богу, здоровы! – ответил пан Михал. – Но потеряли больше двадцати хороших солдат.
– А шведы?
– Положили мы их без числа.
– Потешил ты, верно, пан Михал, душу. Ну хорошо ли это было, оставлять меня, старика, тут на страже? Да я прямо рвался в драку, так хотелось мне отведать шведятины. Сырых бы ел, право!
– Можешь получить и жареных, их там десятка два испеклось в огне.
– Пусть их собаки едят. А пленников взяли?
– Ротмистра и семерых рейтар.
– Что же ты с ними думаешь делать?
– Я бы их повесить велел, ведь они как разбойники напали на деревню и резали людей. Но вот Ян говорит, что это не годится.
– А знаете, друзья мои, что мне тут за это время пришло в голову. Незачем вешать их, надо, напротив, поскорее отпустить в Биржи.
– Это почему же?
– Как солдата вы меня знаете, узнайте теперь, какой из меня державный муж. Давайте отпустим шведов, но не станем им говорить, кто мы такие. Нет, давайте скажем им, что мы люди Радзивилла, что изрубили их отряд по приказу гетмана и будем и впредь рубить все отряды, какие встретятся нам по дороге, ибо гетман только хитрит, притворяется, будто перешел на их сторону. Шведы там за голову схватятся, и мы очень подорвем их веру в гетмана. Да пусть у меня конский хвост отрастет, коли эта мысль не стоит побольше вашей победы. Вы себе то заметьте, что мы и шведам навредим, и Радзивиллу. Кейданы далеко от Бирж, а Радзивилл еще дальше от Понтуса. Пока они друг с другом столкуются, что да как, так ведь между ними до драки может дойти! Мы поссорим изменника с врагами, напавшими на нас, а кто выиграет от этого, если не Речь Посполитая?
– Побей меня Бог, добрый совет, и, наверно, стоит победы! – воскликнул Станкевич.
– Ты, пан, прямой канцлер по уму! – прибавил Мирский. – Расстроятся от этого их ряды, ох, как расстроятся.
– Так и сделаем, – решил пан Михал. – Завтра же я отпущу шведов, а сегодня знать ничего не хочу, страх как я вымахался. Пекло там на дороге, прямо как в печи. Уф, совсем у меня руки занемели. Да и офицер сегодня не может уехать, я его по лицу полоснул.
– Только по-каковски мы им все это скажем? Что ты, отец, посоветуешь? – спросил Ян Скшетуский.