Потоп
Шрифт:
Здоровье и в смерти, — подумал он.
Но на здоровом загорелом лице спутника рот был словно обведён белым. Яша Джонс понял, что челюсти на этом лице крепко сжаты. Глаза уставились прямо вперёд на дорогу. Взгляд был бессмысленный, и Яшу охватил ужас: он решил, что его водитель в состоянии ступора.
Яша Джонс почувствовал, как его руки, лежавшие на коленях, покрылись холодным потом. Он незаметно пригнул пальцы к ладоням, чтобы проверить, не вспотели ли они. Но руки вспотели не оттого, что он вдруг заподозрил, будто его спутник впал в беспамятство. Они вспотели уже добрых полчаса назад.
О да, с этим тоже не могла справиться самодисциплина. По временам на ладонях начинал выступать пот. Пот знает своё время. Его появление нельзя ни предвидеть, ни предотвратить.
Он
Но он заметил, что руки спутника легонько начали делать поворот.
Ужас, если это был ужас, прошёл. Яша Джонс лениво спросил себя, был ли то ужас. Он задавал себе этот вопрос и раньше, но никогда не находил ответа. Ужас так близок к радости, страдание к восторгу. Если они разобьются, что он, в сущности, почувствует?
Они сделали поворот.
Он поглядел на холмы и увидел белые проплешины мятлика, багрянец иудина дерева. И подумал: Холмы прекрасны. Он думал о том, как прекрасен мир, но всё ещё тайком прижимал средние пальцы к ладоням, проверяя, вспотели ли они. Он заставил себя выпрямить пальцы. Посмотрел, как они лежат у него на коленях. Почувствовав лёгкий поворот машины, поднял глаза. На них летела новая извилина дороги.
У извилины росло дерево.
Он подумал: Там всегда стоит дерево.
Тогда он сказал себе, что это безумие. Сколько раз причиной было не дерево. Он читает газеты, и очень редко виновато бывает дерево. Вот уже десять лет он не может отучиться от того, чтобы не пробегать газету в поисках той самой заметки, но обычно в газете говорится, что причиной было не дерево, а столб, или мост, или его опора, каменная стена, грузовик на дороге или эстакада. Но газета лгала, потому что, когда он читал газету, в его воображении всегда возникало дерево, эвкалипт — его ствол белел в темноте, высвеченный фарами.
Но вот в прошлом январе в газетной заметке действительно говорилось, что виной было дерево. И на первой полосе был снимок человека, с которым он сидел давно, в 1944 году, в маленькой комнате, — не очень крупного и не очень здорового человека, но с какой-то особой завершённой пластикой лица, уверенность, спокойную силу которого не могли подорвать ни явная болезнь, ни явная молодость, ни явное переутомление.
За столом их сидело трое: первый — тот, чьё лицо через столько лет вдруг посмотрело на Яшу с газетной страницы в Лос-Анджелесе; второй — француз с покалеченной правой рукой, подстриженными усиками, озабоченным немолодым лицом, несуразно, по-мальчишески кудрявыми золотыми волосами и чёткой военной выправкой, которого знали под прозвищем Mimile-le-frise [4] , и он, Яша Джонс. Посреди голого дощатого стола стоял маленький радиоприёмник, с которого оба француза медленно и бережно потягивая сигареты, ни на миг не сводили глаз, как будто ждали, что он вот-вот двинется, совершит что-то важное. Из этого маленького ящичка на столе издалека, из Лондона, доносилось пение.
4
Мимиль-кудряш. (Здесь и далее франц.)
Яша Джонс не курил. Не смотрел он и на приёмник. Он уставился на оштукатуренную стену с пятнами сырости, возле которой на скамье сидела грузная фигура в синем комбинезоне механика: человек сидел, мрачно ссутулившись, зажав нетронутый стакан вина в тяжёлой руке. Яша Джонс старался не слушать радио. Он старался ни о чём себя не спрашивать, не думать, ничего не ждать.
С отрывистой, металлической резвостью голос пел из далёкого Лондона:
БезМузыка оборвалась на одной ноте, посреди слова, и другой голос с привычной, профессиональной властностью произнёс: «Мы прерываем передачу для важного сообщения. Небо на востоке ясное. Небо на востоке ясное. Всё».
Человек с подстриженными усиками и резкой повадкой военного вытянул вперёд левую, неповреждённую руку и коротким решительным жестом выключил радио.
— Bien, — сказал он, — Voil'a le code [5] .
Он встал и сдержанно протянул здоровую руку Яше Джонсу. Яша Джонс её пожал.
5
Хорошо. Вот шифр.
— Sans cette confirmation, — сказал он сухо, бесстрастно. — Cа n'aurait 'et'e dr^ole pour personne [6] .
Другой француз, тот, чьё лицо потом появилось в газете Лос-Анджелеса, не сразу улыбнулся и сказал:
— Bon, et bien, maintenant on peut desserrer les fesses [7] .
— Moi, — засмеялся Яша Джонс, — c'est moi qui peut desserrer les fesses [8] .
6
Без этого подтверждения всем было бы невесело.
7
Хорошо, ну хорошо, теперь можно размяться.
8
Это я, я могу размяться.
— Et vous ^etes de L'OSS? — осведомился тот, другой, деловито. — Affect'e au «MI-SIX» [9] .
— L'OSS — je ne comprend point — весело сказал Яша Джонс, чувствуя лёгкое головокружение, сознавая, что пошутил глупо. — Moi — je suis Monsieur Duval [10] .
— Monsieur Duval? — раздумчиво сказал тот, что помоложе, разглядывая его и слегка улыбаясь. — Pas mal [11] .
9
Вы из стратегической разведки? Приданы «МИ-6»?
10
Этого я уже не понимаю. Я — мсье Дюваль.
11
Мсье Дюваль? Недурно.
И Яша Джонс, сидя в той маленькой комнате, оглядел свою тёмную, поношенную, но приличную одежду, которая всеми своими дотошно продуманными деталями должна была способствовать его успеху, изображать старательного благопристойного petit fonctionnaire, petit avocat, pharmacien du village [12] . Он потрогал свой до безупречности убогий пиджак. Сейчас ему казалось, что это и вправду его пиджак.
— Depuis toujours j'ai eu la plus grande admiration pour Monsieur Duval. Toujours — c'est `a dire depuis la premi'ere fois que j'ai fait sa connaissance — `a l'ecole dans mon livre de lecture. C''etait `a Chicago [13] .
12
Мелкого конторщика, мелкого адвоката, деревенского аптекаря.
13
Я всегда испытывал большое восхищение к мсье Дювалю. Всегда, то есть с первого нашего знакомства в школе, в хрестоматии для чтения. Это было в Чикаго.