Потухшее солнце (сборник)
Шрифт:
Звук не прекращался. Темноту внутри Игорек постепенно разгонял фонариком, но осветить с его помощью все пространство комнаты было невозможно, так что несколько бесконечных секунд они вдвоем пробирались наугад, морщась от громких стонов гармошки.
– Все-все, хватит! Мы уже здесь! – крикнул Гордеев, не выдержав пронзительного скрежета неумелой игры.
Гармошка утихла.
Игорь, наконец, сосредоточился и осветил фигуры людей в углу. Одна шевелилась, вторая была неподвижной. Олег, привыкая к свету, опустился на колени перед Тамарой Ивановной
Фонарик в руке Гордеева ощутимо дрожал, но упрекать его в этом Олег не мог – после такого упрека Игорек может запросто выпустить из рук драгоценный источник света. Сидящие в углу выглядели как-то странно: Олег присматривался, но все никак не мог сообразить, что же не так. Сознание не пропускало чудовищную правду.
– У него ее рука! – закричал Гордеев и все-таки выпустил фонарик. Олегу пришлось на ощупь искать его, включать, а потом наводить луч на фигуру Миши. За всё время, что Воробьев возился со светом, тот не издал ни звука.
– Руку, руку вытащи! – прошептал Игорек. Чертов паникер, как он мог рассказывать детям про войны и революции, когда от одной отрезанной руки его не слушается собственное тело?
Олег всмотрелся внимательнее в то несоответствие, которое отказывался воспринимать мозг. Рука Тамары Ивановны (внутренний голос зачем-то уточнил, что правая) от локтя находилась в ладони Миши. Эту ладонь он сжал так сильно, что даже в тусклом свете фонарика было видно, как побелели костяшки пальцев.
Тело женщины – Олег уже стал считать Тамару Ивановну Телом – лежало рядом с парнем. Она будто прилегла отдохнуть Мише на плечо.
Во второй руке парень сжимал губную гармошку и все еще держал ее возле рта. Глаза безо всякого выражения смотрели на Олега.
– Помоги отвести его к Лизе, – Воробьев повернулся к Игорьку – тот коротко кивнул, потихоньку приходя в себя, и вместе они повели безвольного Мишу в общий зал.
***
Олег Воробьев бежал вниз, пересекая лестничные пролеты так быстро, как только мог. Дыхание сбивалось, он раскрывал рот, чтобы сделать вдох, но ничего не происходило, а грудная клетка горела от недостатка кислорода, и мозг расчерчивал перед глазами сетки красноватых искр.
Скорее, вперед, там должно быть спасение. Главное – не оборачиваться, не вспоминать, не думать. Только бежать вперед, рассчитывая на собственные силы.
Ступенька, еще одна, еще, еще… Тысячи ступенек перед Олегом превращались в бесконечную лестницу, прямую дорогу в Ад, по которой он несся, сломя голову, лишь бы не оказаться снова в Чистилище, из которого едва успел вырваться.
Ноги, наконец, подвернулись. Воробьев выпорхнул с очередного пролета, изящно завис перед следующим, а потом ястребом рухнул вниз. Боль перестала концентрироваться в груди, с удовольствием растекаясь по всему организму. Тело несколько раз перевернулось на высоких ступенях, а потом замерло.
Последний этаж.
Выход должен быть здесь. Олег собрал в кулак всю силу воли,
Бежать. Вперед, к спасению.
Позади остались они. Безликие, отчаявшиеся, злые до жестокости люди, которых всего три часа назад Олег хотел спасти.
Сначала их удивило, что Миша уже дважды оказывался участником события. Нашел рубильник и стал свидетелем смерти Тамары Ивановны.
Потом они связали это с тем, что Лиза и Вячеслав весь вечер стояли, взявшись за руки. Значит Лиза не могла просто не заметить, как Слава падает… Значит она тоже! И сразу после смерти Вячеслава Миша зажег свет. Ни минутой раньше! Подозрительно!
Сговор.
Они отыскали комнату, в которой валялся строительный инструмент, и попытались добиться от полубезумных Мишы и Лизы правды. Спрашивали, кто из них был идеологом, а кто – исполнителем, спрашивали, почему два молодых человека так жестоки, спрашивали молотками, клещами, а под конец спросили у Миши пилой, и тогда Лизонька «раскололась».
Несколько минут лился поток исповедей. Как в детстве она украла у мальчика фишку-биту, как однажды обманула мать, как смеялась над сидящим на дереве котенком. Лиза, как заведенная, повторяла, что все это обрушилось на нее из-за того, что она вела неправедный образ жизни. Что это наказание за ее грехи, что она должна была чаще молиться и ходить в церковь.
Они услышали все, но им оказалось мало.
Олег бежал по коридору, распахивая одну дверь за другой. Бег и жжение в груди помогали ему не думать, но все же образы время от времени вспыхивали в мозгу новыми приступами паники. Воробьев в такие мгновения опирался о стену и вспоминал Барона.
Жаль, что поводок остался в общем зале.
Олег почувствовал, как тошнота затмевает жжение, наклонился и позволил организму выплеснуть из себя хотя бы часть мерзости, которая произошла этой ночью.
При помощи поводка – Воробьев покупал его для Барона, когда тот был еще глупым щенком – схватили Истеричку.
Станислав Михайлович, кандидат наук, преподаватель престижного вуза. У Станислава Михайловича было серьезное расстройство психики из-за того, что он пережил войну. В стрессовых ситуациях теперь Станислав терял рассудок и вел себя совершенно нерационально. Они нашли его в комнате, полной бумажек, где Истеричка мастерил кораблики.
– Я уплыву на них! Уплыву!
– Лучше б ты самолетик сделал, – ответил ему с садистской улыбочкой Игорек Гордеев, преподаватель истории, ловко накинул импровизированную удавку на шею коллеги и потащил Истеричку к общему залу.
Дотащить Станислава Михайловича живым Игорьку не удалось. Олег не представлял, от чего умер герой войны: от ужаса, захлестнувшего его после такого обращения, или от удушья. Забирать после такого поводок казалось Воробьеву святотатством.
После этого случая он сбежал.