Повелитель бурь
Шрифт:
Между тем вода в запруде продолжала подниматься. Удодыч видел, что, если дождь не стихнет, она очень скоро начнет переливаться через край, размывая плотину. Еще немного, и природа сделает все за него, даже заряды не понадобятся. Это было бы, в принципе, неплохо, но Удодыч боялся, что тогда процесс пойдет медленнее и разрушения получатся недостаточно большими. «Рвану, когда польется через край, — решил он, оглаживая красный колпачок. — Или когда стемнеет, одно из двух».
Он убрал антенну, отложил пульт управления в сторонку, подальше от греха, закурил еще одну сигарету и стал для поднятия настроения вспоминать все анекдоты, какие знал. Поначалу дело шло туго,
И вот тут, словно иллюстрируя пришедший ему в голову анекдот, в поле зрения Удодыча появилось некое лицо ярко выраженной кавказской национальности. Лицо это поднималось вверх по течению обмелевшего ручья, ведя на поводу мокрую и понурую верховую лошадь. Лица как такового было не разглядеть, из-под низко надвинутого капюшона штормовки виднелись лишь черные щетинистые усы да нависавший над ними крупный кавказский нос. Удодыч разглядел притороченный к седлу брезентовый мешок с лопатой и ломом и понял, зачем сюда явился этот тип, за секунду до того, как вновь прибывший с громкими гортанными выкриками, звучавшими как ругательства, бросился к запруде.
Удодыч поглядел вниз по течению ручья, но там больше никого не было. Тогда он шепотом выругался, раздавил окурок об камень, на котором сидел, встал и начал неторопливо спускаться к запруде, левой рукой нашаривая за пазухой удостоверение сотрудника МЧС, а правой отстегивая клапан висевшей на бедре кобуры.
ГЛАВА 7
Глеб Сиверов раздавил окурок в переполненной пепельнице и посмотрел на часы, хотя в этом не было нужды: он и так видел, что начинает темнеть. В горле у него саднило от табачного дыма, нервы дребезжали, как плохо натянутые струны — вернее, как разлохмаченные бечевки, натянутые вместо струн на гитарный гриф. Время шло к вечеру, а Арчила Гургенидзе все еще не было, и сколько Глеб ни уговаривал себя, что с этим сыном гор все должно быть в порядке, интуиция подсказывала совсем другое.
Стоп, мысленно сказал себе Слепой. Давай-ка на время оставим интуицию в покое и попытаемся рассуждать логически. Как будто в горы ушел не Арчил, а совершенно посторонний, безразличный мне человек.
Итак, рассуждая логически, он давно должен был вернуться. Даже если бы шел в оба конца пешком, а не ехал верхом, все равно все мыслимые сроки давно вышли. Значит, что-то случилось. И рацию не взял, дурак…
Он слез с подоконника, подошел к дверям и снял с крючка влажную куртку. В соседней комнате Ирина смотрела телевизор — или делала вид, что смотрела. Вот жизнь, подумал Глеб. Все не как у людей. Даже любимую женщину превратил в какого-то секретного агента, и черта с два теперь поймешь, о чем она думает, спокойна она или волнуется, знает, что у тебя на уме, или нет…
— Ты далеко? — спросила Ирина, не поворачивая головы.
— Прогуляюсь к ручью, — ответил Глеб, натягивая сырую куртку и кладя сигареты в нагрудный карман рубашки, подальше от дождя. — Ты сиди, незачем тебе лишний раз мокнуть.
— Ладно, — сказала Ирина.
Голос у нее был спокойный, в меру равнодушный. Казалось, она увлечена мелодраматическими переживаниями мелькавших на экране латиноамериканцев, но Глебу в это почему-то не верилось. Впрочем, вдаваться в подробности было недосуг, и он, еще раз повторив, что скоро вернется, вышел под дождь.
До ручья он добрался быстро. Каменистое ложе по-прежнему оставалось безводным, если не считать той влаги,
Арчил ушел вверх по ручью, чтобы выяснить, куда подевалась вода. Скорее всего, где-то там, в горах, действительно произошел обвал, запрудивший русло. Иное объяснение подыскать было трудно, и Глеб решил принять версию с завалом за аксиому.
Итак, русло было наглухо запружено, и в этом месте наверняка образовалось что-то вроде пруда. Когда пруд переполнится, вода либо потечет через верх плотины, либо прорвет ее и обрушится вниз всей свой немалой массой, набирая по дороге ускорение и силу, прихватывая с собой камни, почву, вывороченные с корнем кусты, деревья и прочий мусор. Это называется сель и хорошего в этом мало. Арчил понял это раньше всех и отправился к озеру. Он взял с собой лопату и лом, чтобы открыть воде дорогу. Ему давно пора было вернуться, а между тем в пределах видимости до сих пор не наблюдалось ни Арчила Гургенидзе, ни воды, будь она неладна. Значит, одно из двух: либо с Арчилом что-то случилось по дороге, либо задача оказалась ему не по зубам. Тогда он или до сих пор долбит своим ломом намертво сцепившиеся каменные глыбы, или отправился за помощью…
Подумав о помощи, Глеб недоверчиво покачал головой. В первый же день своего пребывания здесь он досконально изучил местную топографию и точно знал, что ближайшим от озера местом, где Гургенидзе мог бы получить помощь, была турбаза. Идти Арчилу было некуда, следовательно, он либо продолжал сражаться с завалом в одиночку, не имея при себе ни рации, ни хотя бы фонаря, либо лежал где-то под дождем со сломанной ногой — опять же, без рации, без какой бы то ни было возможности позвать на помощь.
Глеб так и этак повертел свои предположения, проверяя, не порет ли горячку. Получалось, что никакой горячки он не порет: Арчил до сих пор оставался наверху, и вода в ручье по-прежнему отсутствовала, а это были факты, не допускавшие двоякого истолкования. Сиверов посмотрел на затянутое тучами потемневшее небо. Горы все-таки поймали его на удочку! Ему вовсе не улыбалось снова вступать с ними в схватку, но спор оставался неоконченным, и горы, похоже, не собирались выпускать его, не померившись с ним силами еще разок.
Он сходил в домик, где жил Арчил, взял фонарь, рацию и ракетницу. Ракетница хранилась в запертом шкафчике, и Глебу пришлось варварски взломать дверцу, поскольку времени на поиски ключей не осталось. Подумав, он прихватил еще один фонарь — для Арчила — и торопливо зашагал к загону с лошадьми. По дороге ему пришло в голову, что надо бы предупредить Ирину, но небо темнело буквально с каждой минутой. Глеб знал, что в этих широтах сумерек практически не бывает, ночь опускается в мгновение ока, так что времени у него действительно не оставалось. Он понимал, что вряд ли успеет до наступления темноты удалиться от турбазы хотя бы на километр, но в нынешней ситуации и километр нельзя было сбрасывать со счетов.
У коновязи, плохо различимая за пеленой дождя и сумерек, возилась какая-то фигура. Человек в зеленой штормовке с низко надвинутым капюшоном что-то делал с наброшенным на спину лошади седлом — не то затягивал подпруги, не то, наоборот, ослаблял. У Глеба радостно екнуло сердце, но в следующее мгновение человек обернулся на звук его шагов, и Сиверов увидел, что это не Арчил.
— Это что еще за фокусы?! — сердито спросил он, узнав Ирину, отодвигая ее в сторону и рывком затягивая подпругу, с которой та не могла справиться. — Даже и не мечтай никуда двигаться!