Повелитель гроз

Ли Танит

Настал сезон снегов и дождей — вслед за сезоном зноя, когда плодородными северными почвами владела одержимость ростом. И плоды земли были в городе как нельзя кстати. Опустевшие сады ломились под тяжестью урожая, осыпая его на землю; между вывороченными из земли плитами мостовой пробивались молодые деревца. Очень скоро на труп блистательной столицы властно заявила права буйная растительность. В разрушенных дворцах кричали птицы, под вздыбленными плитами широких дорог устраивали логовища оринксы и дикие кошки. Что же до людей, то в Корамвисе остались лишь мертвые. Их могилы были случайными и разнообразными. Другие, откопанные из-под обломков любимыми или найденные на поле боя у подножия холма, получили мавзолеи из земли и

каменные надгробия. Но королевского кургана нигде не было видно. Никто не знал, предали ли Амрека земле. Возможно, земля все-таки в конце концов поглотила его или, по иронии судьбы, огонь воздал ему последние почести на степной манер. С уверенностью можно было утверждать лишь одно: ни одна женщина и ни один мужчина не провожал его со слезами в уединение могилы. Такова была его участь.

Люди жили и работали внизу, в городке из деревянных домишек, среди которых выделялись немногочисленные грубо сложенные каменные здания, — неуклюжее, уродливое, наспех выстроенное местечко. К западу от него, на невысоких лесистых склонах, первым делом выстроили храм — висский храм из белого камня, с высокой башней и множеством колонн и ступеней. На алтаре возжигали курения, раскладывали фрукты и сладкий виноград, разбрызгивали кровь. Они никогда не забывали совершать служения и приносить Ей дары, ибо теперь Она принадлежала им. Принятая ими в минуты ужаса, Она приобрела их черты. Анакир Дорфарианская. Они собирались назвать свой городок в Ее честь, когда он будет достроен, а Ее жрецы были темнокожими, молившимися Ей с огнем, воскурениями и цимбалами, переживавшими видения и творившими волшебство в Ее честь.

Теперь в Дорфаре были и степняки тоже.

В одном из каменных зданий заседали два совета. В первый входили дорфарианцы. Крин, некогда бывший Дракон-Лордом в городе, тоже был среди них. Матон, старый глава Совета, чудесным образом спасшийся от смерти под причудливым нагромождением рухнувших во время землетрясения балок, до сих пор занимал старую должность в новом окружении. Во втором совете заседали ланнцы и заравийцы, а также желтоволосые из Степей и прочих мест. По улицам свободно расхаживали воины из Тарабанна и Ваткри, пираты из Шансара в одночасье стали политиками и героями. Сорм Вардатский задержался в Закорисе, в капитулировавшем черном улье Ханассора, подъевшем все припасы из самых глубоких погребов; а в Кармиссе шансарский карательный флот, напившись крови и вина, провозгласил Ашкар богиней острова и начал превращение Ее сынов в королей. Кармисс был покорной и податливой страной. Он раскрывал перед завоевателями свои многочисленные удовольствия и наслаждения, грациозно склоняясь под игом. За решетками из слоновой кости шептались, что завоеватели — красавцы и храбрецы, и женщины, как и одна их сестра в Вардате, начали выбеливать волосы и подкрашивать их золотым, а также белить свои смуглые лица, как некогда делала дорфарианская королева. Янтарь, обладавший для народа Равнин бесконечной мистической ценностью, теперь стал столь же дорог, как черные кармианские жемчужины.

На висских просторах начали складываться союзы плоти. На втором закате лета появились на свет первые дети, зачатые от таких союзов. Ничем не примечательное сарское имя Ральднор стало самым популярным из тех, что давали новорожденным мальчикам смешанной крови.

А разговоры о короле, который носил это имя, звучали все настойчивей. Он взял в жены ваткрианскую женщину, но возьмет ли он вторую жену из темных рас на висский манер? Останется ли он жить под разрушенным Корамвисом или предпочтет вернуться в его разрушенный побратим на Равнинах-без-Теней? И жив ли он вообще? Ходили слухи, что он погиб в бою, ибо после того, как земля содрогнулась и разрушила Корамвис, его видели собственными глазами очень немногие.

Красное солнце соскользнуло за горы, и на деревянных улицах потянуло ознобным дыханием

ночи. Двойной совет, заседающий в темном каменном зале, переговаривался: висы с висами, а степняки, по своему обыкновению, сидели молча.

Зажгли лампы. В комнату вошел человек и занял место среди них. Он никогда не одевался как король, а сейчас на нем был темный плащ, словно он собирался в путь.

Он выслушал их дела. Решения были приняты, все улажено. Но в зале витало какое-то предчувствие. Наконец он рассказал им об их обязанностях и объявил, что оставляет вместо себя в качестве регента светловолосого сына, которого Сульвиан родила ему за морем.

В рядах Висов поднялся шум. Люди повскакивали с мест.

— Повелитель Гроз… Страна все еще находится в состоянии постоянных перемен… Куда, во имя богини, вы уходите, что ради этого решили бросить нас?

Люди Равнин молчали, уже зная ответ.

— Мое дело сделано, — сказал он. — Оно завершилось, когда пал город.

Он обвел их взглядом. Его лицо странно переменилось. Былой величественный и ужасный свет в нем погас, но в глазах, где прежде не было ничего, кроме огней решимости и власти, теперь поселилась непроницаемая тень. Сущность, вытеснившая его душу и овладевшая им, теперь отпустила его. Он снова стал самим собой.

Он не обращал внимания на их пререкания. Дракон Крин увидел в глазах Ральднора нечто, сказавшее ему то же, что могли бы сказать степняки, ибо он был превосходным знатоком человеческих душ, избранных богами или нет. Яннул Ланнец, уже давно знающий Ральднора, увидел его помыслы так ясно, как будто на него вдруг снизошел равнинный дар телепатии. Зарос в это время находился в Лин-Абиссе, чествуемый за хитрость в Оммосе заравийцами, которым очень хотелось, чтобы про их вклад в победу не забывали. Когда он услышал, как король несколько дней прожил затворником, а после этого пришел на Совет и отрекся от королевства, он тоже догадался.

Они так и не узнали, что же случилось с Ральднором. Но его разум был для них сверкающей машиной, которую можно повернуть куда угодно. Перед ними на миг мелькнул сложный клубок мыслей — этот мозг, такой нечеловеческий, такой чуждый, погруженный в тайную и взвешенную пучину поиска. Что инициировало этот поиск, тоже осталось для них скрытым — какой-то неуловимый толчок или побуждение. Возможно, это была простая надежда или укол глубоко упрятанной, но неисцелимой боли. Ибо он все-таки до сих пор был человеком. Видевшие его на Совете больше не могли в этом сомневаться. Зрелище развенчанного бога лишало их присутствия духа. Они предпочитали вспоминать все что угодно, только не это.

За окнами стояла прохладная неподвижная ночь, освещенная булавочными головками звезд. Немногие провожатые смотрели ему вслед, глядя, как он углубляется в развалины Корамвиса, направляясь к горам.

— Значит, она все-таки жива, — часом позже сказал Яннул Медаси в своей деревянной хижине. — В Таддре. Красноволосая Астарис. И он поехал за ней.

Он слышал детский голос, голос, взывающий к нему с другой стороны черной бездны, пронзающий его мозг своей потерянной мольбой.

В его мозгу мелькнула мимолетная мысль о сыне Сульвиан, оставшемся в Ваткри еще более мимолетная — о черноволосом малыше, которого родила и принесла ему Лики. Плоть от его плоти взывала к нему — не словами, ибо еще не умела говорить, но смутным, интимным мысленным языком, на котором он разговаривал лишь с одним человеком. Все части уравнения встали на свое место. Его дитя. Дитя Астарис. Астарис.

Когда эта мысль дошла до него, расплывчатая сущность покинула его мозг и исчезла. Он был свободен от всех долгов, от движущей им духовной силы, которую люди считали Анакир, олицетворением расы, к которой он принадлежал. Как в былые времена, мысль о женщине с кроваво-красными волосами овладела им, затопив его мозг, точно рассвет, и не оставила места ничему другому.