Повелитель Ижоры

Егоров Александр Альбертович

Мирский усмехнулся через силу. Улыбка вышла невеселой.

– В общем, дело не в этом. Ник в последнее время сильно изменился. Стал одеваться, знаешь, в черное, челку себе сделал. – Мирский растопырил пятерню, показал. – В мое время таких называли emo– kids, ну, в смысле emotional. А теперь даже и не знаю как…

– Я понимаю, – сказал курьер.

– Вот и хорошо, что понимаешь. И это бы все ладно, но ведь он не дружит ни с кем. Развесил у себя в комнате плакаты какие-то суицидальные… Пишет рассказы,

выкладывает в своем дневнике – один другого страшнее. Я из него хрень эту как только ни выбивал, все бесполезно. А Ленка, дурочка, его обожает – а значит, меня должна ненавидеть. Пока что всё как в мыльной опере, верно?

Он поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. У него были густые светлые волосы, выгоревшие на солнце, как у бойскаута, и прозрачные глаза, серо-зеленые, холодно блестящие из-под длинных ресниц, – даже когда он улыбался, глаза оставались серьезными. Слишком серьезными для владельца крупного бизнеса лет сорока от роду. Наш курьер наблюдал таких бизнесменов во множестве: это был особый сорт людей, продукт параллельной эволюции. На окраинах (а Фил с матерью жили на окраине) кипел совсем другой естественный отбор.

– Понимаешь, Филипп, – снова начал Мирский. – Наш Ник – неплохой мальчик, только думает о себе слишком много… И вот вдруг – несчастный случай, стресс, нервный срыв, – рассказчик несколько театрально взмахнул рукой. – Да, нервный срыв. Перенапряжение.

– Наркотики? – предположил курьер.

– Не-ет, – злобно сощурился Николай Павлович. – На этот раз вряд ли. Он как-то однажды попробовал. Полшколы поставил на уши. Да и куда ему… соплей перешибешь… тут другое.

«Что-то не пойму я, к чему он клонит», – подумал Фил.

– Короче, Ник сейчас лечится в одной хорошей клинике, на Черной речке, я его туда с трудом устроил. За него я относительно спокоен. Но я не ожидал, что Ленка воспримет это так близко к сердцу. И теперь у меня вместо двоих ребят – две проблемы.

Мирский помолчал. Продолжил тише:

– Я тогда тоже сорвался. Дурой ее обозвал. А она этого не терпит.

– Вы думаете, она к нему поехала? – спросил Филипп осторожно.

– Гм… кто ж ее туда пустит?

«Странная семья», – решил Филипп.

– Понимаешь, Фил, я в безвыходном положении. Я чувствую себя полнейшим идиотом. У меня ушла из дома дочка, а я не могу ничего сделать. Поручить службе безопасности? Задействовать дорожную полицию? Представляю, как она после этого на меня посмотрит… Может, закрыть ее счет? Перестать оплачивать связь, права аннулировать? Что называется, вернись, иначе по миру пойдешь? Так ведь она не вернется… она гордая… Фил, найди мне ее.

Филипп от неожиданности вздрогнул. Хозяин кабинета по-прежнему стоял перед ним, а его рука, как манипулятор из фильма ужасов, как-то автоматически тянулась к его же собственному галстуку – собиралась задушить. Курьер испуганно глядел на Мирского снизу вверх.

– Николай Палыч, – окликнул он.

– Найди, я тебя очень прошу, – повторил Мирский. – И уговори вернуться. Ты сможешь. Ты знаешь, как с ней разговаривать: у вас много общих интересов… этот ваш андеграунд… я уточнил в

твоем клубе… Ты не обижайся, такой уж у нас бизнес. И потом, твой шеф дал тебе отличные рекомендации.

«Педант», – вспомнил Фил.

Мирский уже улыбался:

– Поэтому я Петрова попросил тебя ко мне прислать. Прямо сегодня. Ты еще не понял? Ну и документы подписать… заодно…

«Вот черт, всё подстроено», – подумал курьер едва ли не вслух.

– Не обижайся, – повторил Мирский. – Всё это не зря. Если ты мне поможешь, ты не пожалеешь. Хочешь, я возьму тебя на работу? Ник не справился. А ты крепкий, ты сможешь. Скажи сразу: ты согласен?

Фил хотел было обрадоваться, чего от него и ждали. Но удержался. Вчера, перед тем как эти суки ограбили, тоже ведь думал о чем-то хорошем, уже не вспомнить, о чем.

Сглотнув слюну, он спросил:

– Ну а как я ее найду? У меня даже спикер вчера сняли.

– Не вопрос. Точнее – не ответ. Фил, я тебе выдам телефон. Прямо сейчас. Самый лучший.

– Мне мать уже обещала.

– Потом обратно заберу.

– Тогда согласен, – почему-то сказал Фил.

* * *

Если честно, я сперва даже не понял, чего он от меня хочет. Я ему кто – сын? Брат? Слуга? И почему именно я?

Эта Ленка, дочка, и вправду для него что-то особенное значит, это видно. И сам он следить за ней не станет. За мной мать поначалу следить пыталась, если я в клубе зависал, и я помню, как это меня бесило. Вот только заблокировать мой счет она вряд ли смогла бы, потому что нет у меня никакого счета, только свой собственный сетевой кошелек, чтобы легальные обновления хоть изредка скачивать. И дорожной полиции на меня наплевать, да и прав у меня еще нет. Хотя, между прочим, я месяцев на пять старше дочки господина Мирского.

Он показывал мне видео, где она еще дома. Вывел на экран со своего телефона – классичная такая модель, блин, я таких и в руках не держал, – я не про девчонку, конечно, а про спикер. Но девчонка тоже вполне себе ничего. Вот только глаза, как у отца, грустные.

Тут я бабку вспомнил, в автобусе. Но этой-то Аленушке, думаю, с чего грустить, вся упакована, в доме весь второй этаж для нее. Целая мансарда. А чтобы уж совсем охренеть, «остин-мини» свой – английский репликар, их сейчас снова делают. Папин подарок на шестнадцатилетие. Он тоже из гаража пропал. Все это Мирский мне между делом поведал, разговорил я его, – хотя и он, и я понимаем, конечно, что дело вовсе не в мансардах и не в английских машинах.

А в чем? То есть это он меня спрашивает: как ты думаешь, Фил, в чем? Любовь у нее? Приключений захотелось? Я его успокаиваю: нет, говорю, в письме-то ясно сказано, что никого у нее нету. Никого у нее нету? – переспрашивает Мирский, а сам уныло так головой кивает. – Да я и сам знаю, что никого, – говорит. Даже подруг нет. По крайней мере он не видел. Ну, это вовсе не обязательно, говорю. Сейчас уже можно, из дома не выходя, не только знакомиться-общаться, но и… Ну да – он опять кивает. Ага, знаю, говорит. Все этот ваш любимый «Strangers». Ну да, было с ней и такое. Еле-еле отучил ее от этой заразы, слава богу.