Повелитель снов
Шрифт:
– Она вас любит?
– Кто?
– Анета.
– С чего вдруг?
– Вот и я думаю… А сердце – не на месте. И зачем вы только приехали… У меня не было конкурентов. А так…
Долговязый, пахнущий спиртным, явно не злоупотребляющий водными процедурами и зубным порошком, курящий дрянные сигареты и одетый в поношенное тряпье Эжен, как и положено влюбленным и гениям, был слеп. По крайней мере, в сравнении себя с окружающими. Незаурядная красавица Анюта, дочь австралийского миллионера, может выбирать из таких атлетов и умниц, что… Впрочем, любовь не только слепа, но и, как утверждает
– Ты считаешь, на этом побережье я твой главный конкурент по части привлекательности? – не удержался я от иронии.
– Не стремитесь показаться глупее, чем есть, – жестко оборвал меня Эжен. Как отчитал за плохо выученный урок.
А я и не стремился. Но Эжен уже продолжал тоном преподавателя катехизиса:
– Ценность человека в этом мире определяется вовсе не внешностью. А тем вкладом, какой он может внести в мировую культуру. И тем – в изменение мировой цивилизации.
Я даже поперхнулся. Глотнул кофе и ответил честно:
– Не обижайся, Эжен, но я не чувствую себя в силах внести куда бы то ни было – будь то культура или сбербанк – столько, чтобы изменить мировую цивилизацию. Так что можешь спать спокойно.
– Я никогда не сплю спокойно. И – очень мало. Сон нейдет. Меня мучают звуки. И мысли. И – глумливые рыла тех, кого мне приходится развлекать. Они считают, что музыка – развлечение! И принимают меня за обслугу! Они… – Эжен сделал в воздухе движение кистью руки, но официант не поторопился. Тогда юноша взял десертный нож и начал требовательно и громко стучать по краю пепельницы.
Официант появился с уже наполненным стаканчиком, посмотрел на музыканта с плохо скрываемым, да что скрываемым – демонстративным презрением и поставил перед ним выпивку. Эжен дернул головой, как взнузданный коник, выговорил:
– Надеюсь, вы не намешали сюда ничего? Если я требую виски, то это должно быть виски!
Официант глянул на меня, и во взгляде этом читалось: «Видите, как все запущено?..»
– Мне счет, пожалуйста, – попросил я.
– Все оплачено. Вы – гость Александра Петровича. У вас – открытый счет. Можете заказать еще – все, что пожелаете.
Пока он произносил эту не особенно длинную фразу, Эжен успел выпростать стакан, дергая костистым кадыком, выдохнул, скривился:
– Намешали!
– Сегодня у тебя ответственное выступление в клубе «Три карты». Ты должен быть в форме, – методично отчеканил официант.
– Не тыкай мне! Я – всегда в форме!
– Тем лучше. Если ты позволишь себе лишнего, тебя в нее возвратят. В форму. Не очень нежно, но надежно.
– Пшел вон, халдей!
Официант глянул на долговязого Эжена так, словно оплеуху отвесил. И вполне может статься, отвесил бы, если бы не я. Он учтиво мне поклонился, спросил:
– Закажете что-то еще?
– Спасибо, нет.
– Дронов, не будьте свиньей! Так хочется хорошего коньяку! И я – не ребенок, чтобы меня учили всякие там… – Лицо Эжена нежданно сморщилось, он уронил голову на руки и заплакал… – И все думают – напился… И это со слезами выходит хмель… Это душа моя выходит… Я устал… Устал ждать… Человека… который смог бы меня расслышать и понять… А еще и Анета… «Хороших нет вестей, дурные – тут как тут: Анета влюблена…» [17]
17
Из песни Михаила Щербакова «Анета».
– «…как простая гамма», – не удержался я, процитировав из пушкинского Сальери. Эжен даже не отреагировал.
– Мир подл, жвачен и самодоволен. И ты, Дронов, теперь думаешь так же, как все… Так же, как она! Спивающийся неудачник, недоучка… А я… У меня и души-то не осталось, кроме музыки… Просто я устал терпеть пренебрежение этого мира. И – готов с ним покончить. Но – не сегодня. Сейчас я пойду на площадь. И буду играть. Потому что только на случайных слушателях можно отточить мастерство так, чтобы… мир моей музыки стал для вас всех важнее всего остального в нем! Так и будет!
Эжен застыл на мгновение, встал прямо во весь свой немалый рост, поклонился и пошел к выходу; обернулся и сказал негромко:
– Зря ты сюда приехал, странник. Этот город отстал на целый век. И вокруг – или мертвецы, или глумливые рыла тех, что мнят себя господами… Пока они танцуют… на собственных похоронах… но еще не знают об этом. Уходи отсюда. Тебе здесь ничего не понять. А потому – не выжить.
Он извлек из внутреннего кармана пиджака простую деревянную флейту, посмотрел на меня заговорщицки, подмигнул и заиграл:
Из края в край вперед иду – и мой сурок со мною,Под вечер кров себе найду, и мой сурок со мною…И – ушел.
«Ходи, прохожий, вдоль стены, велю сейчас налить кувшин вина…» Не могу сказать, что от общения с музыкантом мне стало легче на душе. Или веселее.
«Тебе здесь ничего не понять. А потому – не выжить». Можно, конечно, все отнести к пьяной истерии неуравновешенного субъекта, вот только…
Безумство в нашем сумасшедшем мире могут позволить себе только очень здравомыслящие люди.
Глава 40
Так кто я в этом городе? Прохожий? А в жизни?.. Я приехал сюда, чтобы сбежать от одиночества и тоски, и, что греха таить, очарованный совершенством девушки. И – мне ее стало жаль, такую растерявшуюся после сказочной страны мишек коала в нашей «непростой действительности» и оставленную один на один с проблемой, которую она не может решить… И что я нашел здесь?
Выросших детей. Непонятно, когда и где рожденных, непонятно, когда и кем воспитанных в самом раннем детстве, непонятно… Одна – «леди совершенство», другой – понимает язык животных, третий… Тогда, полтора десятилетия назад, они прошли через мою жизнь тенями, странным боевым эпизодом – и остались там, в той жизни, которая давно сделалась прошлым и для страны, и для всех, живущих в ней.